«Здесь я впервые тебя увидел, – сказал я. Я хотел
объяснить ей все, хотел, чтобы она поняла. Она смотрела на меня холодным и
чужим взглядом. – Я услышал твой плач. Ты была там, внутри, рядом с трупом
матери. Она умерла несколько дней назад, но ты этого не понимала. Ты цеплялась
за нее, что-то лепетала… И плакала так жалобно; бледная, голодная, ты горела в
лихорадке, пыталась разбудить ее, обнимала безжизненное тело в поисках убежища
от холода и страха. Уже почти рассвело… – я стиснул веки руками. – Я
открыл ставни… залез в комнату. Мое сердце разрывалось от жалости, но кроме
жалости… было другое чувство».
Ее губы задрожали, глаза округлились.
«Ты… пил мою кровь?» – прошептала она.
«Да!» – ответил я.
Наступило молчание, невыносимо долгое и мучительное.
Неподвижная, будто каменное изваяние, Клодия стояла в тени, и лунный свет
отражался в ее огромных глазах. Вдруг налетел порыв ветра, и, словно
подхваченная им, она повернулась и бросилась прочь. Она бежала, бежала, бежала…
Я стоял как пригвожденный и слушал затихающий вдали стук маленьких каблучков.
Жуткий, непреодолимый страх поднялся из глубин моей души, он все нарастал;
наконец я опомнился и побежал за ней следом. Я ни на секунду не допускал мысли,
что могу потерять ее. Я уговаривал себя: вот сейчас догоню ее и скажу, как
люблю ее, как хочу быть всегда с ней рядом, оберегать ее, заботиться о ней. Я
бежал по темным улицам и не мог найти ее, чувствовал, что она с каждым
мгновением удаляется от меня. Мое голодное сердце бешено колотилось, я резко
остановился, и мне показалось, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Клодия
стояла, тяжело дыша, прислонившись к фонарному столбу, и молча смотрела на
меня, как на чужого. Я тоже молча обнял ее за талию и взял на руки.
«Ты убил меня! – прошептала она. – Ты отнял мою жизнь!»
«Да. – Я прижимал ее к себе и чувствовал, как бьется ее
сердце. – Но нет, я только пытался ее отнять. Твое сердце было не такое,
как у всех. Оно не сдавалось, оно билось и билось, и мне пришлось оторваться от
тебя, потому что иначе я умер бы сам – так бешено колотился мой пульс. Лестат
застал меня врасплох. Как же он веселился: Луи, этот сентиментальный дурак,
пьет кровь золотоволосой малышки, кровь невинного младенца! Люди нашли тебя и
положили в больницу, но он принес тебя обратно; я тогда думал, что он
хочет только помочь мне узнать себя. Возьми ее жизнь, прикончи ее, –
говорил он. И меня снова непреодолимо потянуло к тебе. Я знаю, что сейчас теряю
тебя навсегда, читаю приговор в твоих глазах; ты смотришь на меня так холодно,
так отчужденно, как на смертного человека. Но все равно скажу: да, я снова
попытался убить тебя; ты была мне нужна – твое сильное сердце, твои щеки, твоя
кожа, розовая и душистая. Помню твой запах, запах человеческого ребенка,
сладкий, с примесью соли и пыли. Я держал тебя в руках, снова вернулся к тебе,
снова пил твою кровь. Знал: еще немного, и я сам умру, твое сердце убьет меня,
но мне было уже все равно. Тогда Лестат, оттолкнув меня, прокусил себе запястье
и дал тебе напиться своей крови. Ты пила, пила и едва не убила и его: он уже
шатался от слабости. Так ты стала вампиром. В ту ночь ты впервые попробовала
вкус человеческой крови и с тех пор пьешь ее каждую ночь».
Она слушала меня с каменным лицом. Ее тело казалось мне
безжизненным, мягким, как воск, и лишь в глазах светились знакомые огоньки.
Теперь она знала все. Я опустил ее на землю.
«Я отобрал у тебя жизнь, – сказал я. – Лестат
вернул ее тебе».
«Вот как, – выдохнула она. – Так знай: я ненавижу
вас обоих!»
Луи остановился.
– Зачем же вы рассказали ей? – помолчав, спросил
юноша.
– Разве я мог не рассказать? – удивленно сказал
вампир. – Она должна была все узнать, взвесить все за и против. Она стала
вампиром не так, как я. Я напал на нее беззащитную, убил ее, лишил человеческой
жизни. Хотя какая разница? Рано или поздно все люди умирают. Она просто яснее
увидела то, что знает каждый: смерть неизбежна. Если только не выберешь вот
это! – И он развел руками.
– И вы потеряли ее? Она ушла?
– Ушла! Куда она могла уйти? Она была всего лишь
ребенком. Где бы она нашла убежище? Только в легендах вампиры прячутся в
заброшенных склепах среди костей, червей и муравьев, а ночами бродят по
кладбищам и наводят страх на окрестности. Но главное даже не это. Она, как и мы
с Лестатом, не вынесла бы жизни в одиночестве. Мы были нужны друг другу! Нас
окружала пустыня людей, которые бредут по жизни как слепые, живут в вечных
заботах и в конце концов неизбежно сочетаются брачными узами со смертью.
«Мы скованы ненавистью», – так говорила Клодия позже с
присущим ей хладнокровием. Когда в ту ночь я вернулся домой, она была уже там.
Она сидела у потухшего камина и обрывала маленькие цветки с длинной лавандовой
ветки. Я был так счастлив, что вижу ее! Готов был для нее делать все. Она тихим
голосом попросила, чтобы я рассказал ей все, что знаю. И я с радостью
согласился, тем более что самое страшное уже было сказано. Рассказал ей о себе
все, как сейчас рассказываю вам; рассказал, как Лестат нашел меня; и про
ту ночь, когда он забрал ее из больницы. Она ничего не спрашивала, только
иногда поднимала взгляд от своих цветов. Потом я сидел, выжатый, опустошенный,
снова смотрел в зеркало, на этот жуткий череп, и слушал, как лепестки тихо
падают на складки ее платья. И вдруг она сказала:
«Луи. Я ни в чем тебя не виню».
Я очнулся. Она соскользнула с высокого кресла и подошла ко
мне, в руках у нее были цветы.
«Как по-твоему, похоже это на запах живого ребенка? –
прошептала она. – Луи. Любовь моя».
Я обнял ее, положил голову ей на грудь, стиснул ее хрупкие
плечи; она гладила меня по голове, утешала, успокаивала.
«Ты видел меня живую», – сказала она.
Я поднял глаза. Клодия улыбнулась, но потом ее губы снова
замерли, она смотрела мимо меня, вдаль, словно прислушивалась к далекой,
прекрасной музыке.
«Ты подарил мне свой бессмертный поцелуй. – Она как
будто обращалась не ко мне, а к себе. – Ты полюбил меня любовью вампира».
«Сейчас я люблю тебя человеческой любовью, – сказал
я. – Если только во мне осталось что-то от человека».
