Брейди, упорно глядя на экран, предупредил:
— Маршаллы — большая семья, Итан, и похожи друг на друга. Пройдут недели, может быть, месяцы, прежде чем кто-то заметит, что ты исчез.
— Я просто сделал замечание.
— Замечай, что происходит на экране.
Итан пожал плечами и поудобнее устроился в кресле. Хорошо. Теперь, когда Итан на время умолк, Брейди постарался сосредоточиться на бейсболе. Ему надо было прочистить мозги, изменить направление мыслей. Но все его попытки выкинуть Эспин из головы брат уничтожил простым «почему бы и нет?». А упоминание Изабель… Она красива, утонченна, из хорошей семьи, но по сравнению с Эспин… Иззи — алмаз. Такая же холодная. А Эспин — опал, полный переливов цвета и внутреннего огня.
Драгоценные камни? Боже, он действительно сходит с ума. «Думай о бейсболе, Брейди».
Но и это не помогло.
Стоит кому-то одному заболеть, как все разваливается на части. И пока Лорен лежит дома с пищевым отравлением, остальные отчаянно пытаются сложить эти части вместе.
— Кроме меня, — пробормотала Эспин.
Водитель обернулся:
— Вы что-то сказали?
— Нет.
Поскольку она меньше всех могла содействовать поддержанию работы штаба на нужном уровне, ее низвели до должности курьера. Эспин целое утро ездила по городу, вручая пакеты. И вот у нее остался только один пакет — для Брейди.
Когда такси остановилось у тротуара, Эспин еще раз проверила адрес: она ожидала увидеть нечто величественное, а не симпатичный домик.
— Подождать вас? — спросил водитель.
Она готова была сказать «да», но потом решила, что легко доберется домой на метро.
— Спасибо, не надо.
Эспин протянула водителю кредитку, которой снабдил ее Мэтью, взяла пакет и направилась к парадной двери.
День был холодный: осень уже вступила в свои права. Но Эспин была рада ветру, потому что иначе вспотела бы от волнения. Она глубоко вздохнула, прежде чем позвонить в дверь. Когда замок щелкнул, она изобразила на лице приветливую, добродушную улыбку.
Выражение лица Брейди, когда он увидел Эспин, позабавило бы ее, если бы она не надеялась на что-то другое.
Эспин много раз представляла себе, как должен выглядеть Брейди, не затянутый в официальный костюм, но такого никак не ожидала. Полинявшая от многочисленных стирок майка. Из поношенных, протертых кое-где джинсов выглядывают босые ноги.
Это был Брейди, к которому Эспин прижималась, вкус губ которого познала.
Он первым пришел в себя, и его лицо приняло обычное, свойственное холодному политику, выражение.
— Я не ожидал, что сегодня вы будете выполнять обязанности курьера.
— Я тоже, но без Лорен все пошло наперекосяк, и меня сочли наиболее подходящей персоной.
Эспин тупо уставилась на него, но ничего не могла с собой поделать. Она вошла и сделала вид, что рассматривает холл, а не Брейди.
— Это была сумасшедшая неделя. Совсем не подходящее время для болезней, — бросил он.
— Поэтому вы не появлялись в штабе последние несколько дней?
Предательский мускул на его подбородке дрогнул.
— Да.
— Понятно. — Эспин вынула из сумки несколько конвертов. Брейди мельком взглянул на них и отложил на столик с мраморной столешницей. — Я надеюсь, эти бумаги достаточно важны для того, чтобы заставить меня бегать по городу всю вторую половину дня в пятницу.
— Есть какая-то проблема, о которой я не знаю?
Она решила, что это ее шанс, и набралась храбрости.
— Не знаете? — И добавила в ответ на его удивленный взгляд: — Когда я видела вас последний раз, вы целовали…
Он отступил на шаг.
— Я сказал, что это не должно было случиться.
— Почему нет? — Эспин не хотела показаться навязчивой, но, черт возьми, ей нужно было знать.
Брейди вздохнул и закрыл дверь. Потом, глядя прямо ей в глаза, скрестил руки на груди и прислонился к столу:
— Потому что вы работаете на предвыборную кампанию. Можете быть уверены, это больше не повторится.
Он отвергал ее совершенно спокойно, и это ранило Эспин.
— И я опять задам вам вопрос: почему нет? Я спрашиваю, потому что не могу понять. Во мне чего-то не хватает? Вы вроде бы сначала были довольны. — (Брейди кашлянул, словно у него сжалось горло.) — И я получила настоящее удовольствие. Гораздо большее, чем от рядового поцелуя.
Брейди наконец обрел голос и резко прервал ее:
— Слушайте, разве нельзя просто забыть, что это имело место?
— К сожалению, я не могу. Хотя пыталась. — Эспин засунула руки в карманы. — Я требую, чтобы дали мне ответ, четкий ответ: что это значило или не значило? Я хочу знать, где проходит граница.
Лицо Брейди стало непроницаемым, он говорил зло и отрывочно:
— Мне не следует вступать в связь с моими сотрудниками.
— То есть вы хотите сказать, что, если бы я у вас не работала…
Эспин казалось, что более далеким и равнодушным быть уже невозможно, но Брейди тут же разубедил ее:
— Нет, это я не хочу сказать.
— О! — Значит, дело в ней. Внутри все сжалось от стыда и обиды. Поцелуй означал для Брейди совсем не то, что для нее. — Что ж, хорошо. — Эспин собрала остатки гордости. — Тогда давайте делать вид, что этого не было.
Как будто в ее жизни было недостаточно взлетов и падений. Она потянулась к Брейди. Потом уговорила себя, что у них не может быть ничего общего. Потом он поцеловал Эспин и перевернул ее мир, а теперь она повела себя по-дурацки. Решительно, за выходные ей нужно поставить голову на место, иначе она не сможет прийти в понедельник на работу.
— Извините, — сказал он.
Извинение только ухудшило дело.
— Не стоит. Мне не следовало заговаривать об этом. Мы взрослые люди, и… — Она больше не могла смотреть ему в глаза и отвернулась. — Все в порядке.
— Эспин…
Женщина прервала его, потому что сил у нее не осталось:
— Мне пора уходить. Спокойной ночи.
Дверная ручка легко повернулась. Дверь приоткрылась, но тут же опять захлопнулась. Эспин с удивлением увидела прижатую к двери руку Брейди.
А через мгновение она спиной ощутила жар и поняла, что он стоит почти вплотную к ней. Дрожь прошла по коже. Эспин повернулась — осторожно, чтобы не оказаться ближе к нему, но то, что она увидела, заставило ее задрожать еще сильнее.
Перед ней стоял не суровый Брейди и даже не добродушный Брейди. Это был мужчина, который ее целовал, и в груди Эспин вспыхнул крошечный огонек надежды.
