Мне нужна эта страсть! Нужна. Но хватит о нем. Две тысячи
лет он прожил, без всяких угрызений совести вливаясь в поток человеческой
жизни, доводя до совершенства искусство быть человеком, сквозь все века пронося
с собой красоту и тихое достоинство кажущегося неуязвимым Рима эпохи Августа,
где он и родился.
Есть и другие, сейчас они не рядом со мной, но тоже в разное
время побывали на острове Ночи, мы с ними еще встретимся. Это древние близнецы,
Мекаре и Маарет, хранительницы первобытной крови, из которой проистекает наша
жизнь, корни лозы, так сказать, на которых мы цветем с таким упрямством и с
такой красотой. Это наши Царицы Проклятых.
Потом, есть еще и Джесс Ривз, дитя двадцатого века,
созданная Маарет, самой древней из нас, и благодаря этому – ослепительное
чудовище. Я ее не знаю, но заочно восхищаюсь ею. Принеся с собой в мир живых
мертвецов несравнимые познания в области истории, паранормальных явлений,
философии и языков, она остается загадкой. Поглотит ли ее огонь, как многих из
тех, кто, устав от жизни, не смог справиться с бессмертием? Или ее разум
двадцатого века даст ей радикальную, нерушимую броню против немыслимых перемен,
лежащих, как мы знаем, впереди?
Да, бывают и другие. Скитальцы. Время от времени я слышу их
голоса в ночи. Вдали от нас встречаются те, кто ничего не знает о наших
традициях, кто, из враждебного отношения к нашим произведениям и забавляясь
нашими выходками, прозвал нас «Собранием Красноречивых», странные
«незарегистрированные» существа различного возраста, силы, позиций, кто, иногда
приметив в кипе книг в бумажных обложках экземпляр «Вампира Лестата», раздирает
его в клочья и сильными руками с презрением стирает в порошок.
Возможно, в непредсказуемом будущем они добавят к нашим
нескончаемым хроникам крупицы своей мудрости или своего разума. Кто знает?
Пока что, перед тем как продвигаться в моей повести дальше,
необходимо ввести еще один персонаж.
Это ты, Дэвид Тальбот, кого я практически не знаю, ты, кто с
неистовой скоростью записывает каждое слово, слетающее с моих губ, пока я сам
наблюдаю за тобой, до некоторой степени загипнотизированный самим фактом того,
что эти переживания, так долго горевшие в моей душе, теперь переносятся на
бесконечную, по-видимому, страницу.
Кто ты, Дэвид Тальбот, потративший на смертное образование
более семи десятков лет, ученый, глубокая, любящая душа? Кто в тебе разберется?
Такого, каким ты был при жизни, умудренного летами, закаленного повседневными
бедствиями и всеми четырьмя временами года земного существования человека, тебя
переместили, не задев ни памяти, ни знаний, в потрясающее тело молодого
мужчины. А потом это тело, идеальный кубок, Грааль твоей личности, того, кто
отлично знал цену обоим элементам, подверглось нападению со стороны твоего
ближайшего друга, любящего изверга, вампира, пожелавшего, чтобы ты присоединился
к его путешествию по вечности, дашь ты ему разрешение или не дашь, нашего
любимого Лестата.
Не представляю себе такого насилия. Я слишком далек от
человечества, поскольку так и не дорос до взрослого мужчины. В твоем лице я
вижу энергию и красоту англо-индийца с кожей цвета темного золота, чьим телом
ты пользуешься в свое удовольствие, а в твоих глазах – спокойствие и закаленную
душу старика.
У тебя черные волосы, мягкие, искусно подстриженные за
ушами. Ты одеваешься с небывалым тщеславием, укрощенным стойким британским
чувством стиля. Ты смотришь на меня так, как будто твое любопытство может
застать меня врасплох, хотя это чрезвычайно далеко от истины.
Тронь меня – и я тебя уничтожу. Мне все равно, сколько у
тебя сил и какую кровь передал тебе Лестат. Я знаю больше тебя. То, что я
открываю тебе свою боль, отнюдь не означает, что я тебя люблю. Я делаю это ради
себя и ради других, ради самой мысли о других, ради тех, кому это интересно, и
ради своих смертных, ради тех, кого я так недавно взял под свое крыло, двух
дорогих мне существ, которые превратились в стимул моей жизни.
Симфония для Сибил... Я мог бы дать своей исповеди и такое
название. И стараясь изо всех сил для Сибил, я стараюсь и для себя.
Может быть, хватит прошлого? Может быть, хватит пролога к
тому моменту в Нью-Йорке, когда я увидел на Плате лицо Христа? Здесь начинается
заключительная глава моей книги. Это все. Остальное ты знаешь – что здесь еще
требуется? Хватит и беглого мучительного описания событий, что привели меня
сюда.
Давай будем друзьями, Дэвид. Я не собирался говорить тебе
такие ужасные вещи. У меня болит сердце. Ты нужен мне хотя бы для того, чтобы
сказать: продолжай скорее. Помоги мне своим опытом. Неужели не хватит? Можно, я
продолжу? Я хочу послушать, как играет Сибил. Я хочу поговорить о моих любимых
спасителях. Я не могу измерить пропорции своего рассказа. Я только знаю, что
готов... Я достиг дальнего конца Моста Вздохов.
Да, это мне решать, ты прав, и ты ждешь, чтобы записать все,
мною сказанное. Так давай перейдем к Плату.
Позволь мне перейти к лику Христа, как будто я иду в гору по
Подолу давней снежной зимой, под сенью сломанных башен города князя Владимира,
чтобы отыскать в Печерской лавре краски и доску, на которой обретет форму его
лик – лик Христа, да, Спасителя, Бога Воплощенного. Еще раз...
Часть III - «Аппассионата»
Глава 17
Я не хотел к нему идти. Стояла зима, я удобно устроился
Лондоне, без конца посещая театры, чтобы посмотреть пьесы Шекспира, и читая
целыми ночами его пьесы и сонеты. Шекспир занимал все мои мысли. Его сочинения
подарил мне Лестат. И когда я был по горло сыт отчаянием, я открывал книги и
начинал читать.
Но меня позвал Лестат. Лестат испугался. Во всяком случае,
он так утверждал. Я не мог не пойти. Когда он в последний раз попал в
неприятности, у меня не было возможности примчаться к нему на помощь. Это
отдельная история, но совсем не такая важная, как та, что я сейчас рассказываю.
Теперь же я знал, что мое с таким трудом завоеванное
душевное спокойствие разобьется вдребезги от простого столкновения с ним, но он
хотел, чтобы я пришел. И я не мог не откликнуться.
Сначала я застал его в Нью-Йорке, хотя он и не подозревал об
этом; при всем желании он не смог бы завлечь меня в более страшный вихрь. В ту
ночь он убил смертного, жертву, в которую он успел влюбиться, по своему недавно
заведенному обычаю выбирая прославленных мастеров изощренных преступлений и
страшных убийств и преследуя их вплоть до ночи пиршества.
«Так что же ему понадобилось от меня?» – недоумевал я. Ты
был рядом, Дэвид. Ты мог ему помочь. Такое складывалось впечатление. Поскольку
он – твой создатель, ты не услышал его призыв напрямую, но он как-то добрался
до тебя, и вы сошлись вдвоем, вполне порядочные джентльмены, чтобы низким
неестественным шепотом обсудить последние страхи Лестата.
