Однако мне стало очень приятно. Колеблющиеся движения,
покачивание моих обгорелых ног и мягкие прикосновения ее успокаивающих пальцев
через ткань – все это было извращенно чудесно. Боль кончилась, остались просто
ощущения. На лицо мне упало покрывало.
Они поспешно продвигались вперед, скрипя ногами по снегу,
один раз Бенджи поскользнулся и громко вскрикнул, но Сибил успела его
подхватить. Он перевел дух.
Скольких усилий им это стоит, еще и на таком морозе. Им
необходимо попасть в тепло. Они вошли в отель, где жили. Едкий теплый воздух
вырвался навстречу, несмотря на то что двери были открыты, и не успели они
закрыться, как по вестибюлю разлетелось эхо резких шагов туфелек Сибил и
поспешного шарканья сандалий Бенджика.
С внезапным взрывом боли в ногах и в спине я почувствовал,
что согнулся вдвое, что колени мои поднялись вверх, а голова опрокинулась на
них – мы забились в лифт. Я задавил крик в горле. Это сущие пустяки. Лифт,
пропахший старыми моторами и надежным старым маслом, начал, дергаясь и
покачиваясь, подниматься вверх.
– Мы дома, дибук, – прошептал Бенджи, дыханием обжигая
мне щеку, хватая меня рукой через одеяло и больно нажимая на голову. –
Теперь ты в надежном месте, мы поймали тебя и больше не отпустим.
Клацанье замков, шаги по деревянному полу, запах ладана и
свечей, стойких женских духов, густого лака для изысканных вещей, старых
холстов с потрескавшейся краской, свежих и невероятно приятных белых лилий.
Мое тело бережно уложили в пуховую постель, взбив одеяло, и,
когда я опустился на шелк и бархат, подушки, казалось, растаяли подо мной.
В этом самом взъерошенном гнезде я заметил ее своим
мысленным взором, золотистую, спящую, в белой рубашке, а она отдала ее такому
страшилищу.
– Не снимайте покрывало, – сказал я. Я знал, что именно
это и собрался сделать мой маленький друг.
Неустрашимый, он аккуратно сдвинул его. Одной выздоравливающей
рукой я попытался схватить его, вернуть обратно, но мне удалось только согнуть
обгоревшие пальцы.
Они встали над кроватью и рассматривали меня. Вокруг них,
смешиваясь с теплом, вился свет – вокруг хрупких фигурок стройной фарфоровой
девушки, с чьей молочной кожи стерлись следы синяков, и маленького
мальчика-араба, мальчика-бедуина. Теперь я осознал, что таково его настоящее
происхождение. Они бесстрашно уставились на то, что для человеческих глаз
являлось зрелищем омерзительным.
– Какой ты блестящий! – сказал Бенджи. – Тебе не
больно?
– Что нам сделать? – спросила Сибил приглушенным тоном,
как будто меня мог поранить даже ее голос. Она прикрыла рот руками. Непокорные
пряди ее густых прямых светлых волос двигались на свету, руки посинели от
холода, и она не могла сдержать дрожь. Бедное скромное создание, такое хрупкое.
Ее ночная рубашка помялась – тонкий белый хлопок, расшитый цветами, с оборками
из узких прочных кружев, одеяние девственницы. Ее глаза наполнились
сочувствием.
– Знай, что у меня за душа, мой ангел, – сказал
я. – Я – существо испорченное. Бог меня не принял. Дьявол тоже не принял.
Я поднялся к солнцу, чтобы они забрали мою душу. Она была любящей, не боялась
ни адского огня, ни боли. Но моим чистилищем, моей темницей стала наша земля,
эта самая земля. Не знаю, как я попал к вам в тот раз. Не знаю, какая сила
подарила мне несколько кратких секунд, чтобы появиться здесь, в вашей комнате,
и встать между тобой и смертью, нависшей над тобой как тень.
– Нет-нет, – в страхе прошептала она, поблескивая
глазами в тусклом свете комнаты. – Он ни за что меня не убил бы.
– Нет, еще как убил бы! – сказал я, и Бенджи произнес
точно такие же слова следом за мной.
– Он напился, ему было наплевать, что он делает, –
мгновенно взорвался Бенджи, – у него были здоровенные, неуклюжие, поганые
руки, ему было наплевать, что он делает, а когда он в последний раз ударил
тебя, ты пролежала два часа в этой постели, как мертвая, и даже не шелохнулась!
Ты что, думаешь, дибук убил бы твоего брата просто так?
– Я думаю, он прав, моя красавица, – сказал я. Говорить
было очень трудно. С каждым словом приходилось приподнимать грудь. Вдруг мне
отчаянно, безумно захотелось посмотреться в зеркало. Я заворочался и повернулся
на кровати, но застыл от боли. Их охватила паника.
– Не двигайся, дибук, не надо! – взмолился
Бенджи. – Сибил, шелк, тащи сюда шелковые платки, мы его завернем.
– Нет! – прошептал я. – Накройте меня покрывалом.
Если вы так хотите видеть мое лицо, оставьте его, но остальное закройте. Или...
– Или что, дибук, говори!
– Поднимите меня, чтобы я увидел, на что я похож. Поставьте
меня перед высоким зеркалом.
Они озадаченно замолчали. Длинные золотые волосы Сибил
улеглись и ровным льняным слоем легли на ее большую грудь. Бенджи жевал губу.
По всей комнате плыли краски. Голубой шелк, прибитый к
оштукатуренным стенам, кипы богато расшитых подушек вокруг, золотая бахрома, а
там, подальше, на люстре качаются стеклянные палочки, пропитанные всеми
сверкающими цветами радуги. Я вообразил, что слышу звенящую песню стекла при
соприкосновении палочек. Моему слабому помутившемуся рассудку казалось, что я
никогда еще не видел столь неподдельного великолепия, что за все эти годы я
забыл, насколько ярок и совершенен мир.
Я закрыл глаза, прижав к сердцу образ комнаты. Я вдохнул
поглубже сладкий, чистый аромат лилий, борясь с благоуханием их крови.
– Вы не дадите мне посмотреть на те цветы? – прошептал
я.
Обуглились ли мои губы? Видны ли им мои клыки, и пожелтели
ли они от огня? Лежа на шелковой простыне, я погрузился в дремотное состояние.
Я дремал, и мне показалось, что теперь можно и заснуть, в безопасности, в
полной безопасности. Лилии стояли рядом. Я снова протянул руку. Я потрогал
пальцами лепестки, и по моему лицу покатились слезы. Неужели они из чистой
крови? Я молил Бога, чтобы это было не так, но услышал, как испуганно вскрикнул
Бенджи и тихо зашептала Сибил, призывая его к молчанию.
– Когда это случилось, мне было, кажется, лет
семнадцать, – сказал я. – Это было сотни лет назад. На самом деле я
был слишком маленький. Мой создатель любил меня; он не считал, что мы плохие.
Он думал, мы можем питаться плохими людьми. Если бы я не умирал, он подождал
бы. Он хотел, чтобы я узнал побольше, подготовился.
Я открыл глаза. Я их загипнотизировал! Они опять видели того
мальчика, каким я был раньше. Я сделал это непреднамеренно.
– Какой же красивый! – сказал Бенджи. – Какой ты
прекрасный, дибук.
