– Маленький мужчина, – вздохнул я, чувствуя, как
хрупкая иллюзия растворяется в воздухе, – отныне зови меня по имени;
я не дибук. Ты, наверное, подцепил это от палестинских евреев?
Он засмеялся. Он не дрогнул, когда я растаял и превратился в
чудовище.
– Тогда скажи, как тебя зовут, – попросил он. Я сказал.
– Арман, – вступила Сибил, – что нам нужно
сделать? Если не шелковые платки, тогда мазь, алоэ, да, алоэ подойдет, оно
вылечит твои ожоги.
Я рассмеялся, но совсем негромко, желая проявить только
доброту.
– Мое алоэ – кровь, детка. Мне нужен мерзавец, человек,
заслуживающий смерти. Так где мне его взять?
– И что тебе даст его кровь? – спросил Бенджи. Он сел
рядом и нагнулся надо мной, словно я оказался удивительным экземпляром. –
А знаешь, Арман, ты черный, как смола, ты весь из черной кожи, как те люди,
которых вылавливают из трясины в Европе, блестящий, а все остальное спрятано
внутри. По тебе можно мускулатуру изучать.
– Бенджи, прекрати, – сказала Сибил, борясь с
неодобрением и тревогой. – Нужно придумать, как нам достать мерзавца.
– Ты серьезно? – спросил он, поднимая голову и глядя на
нее с другой стороны кровати. Она стояла, сжав руки, как при молитве. –
Сибил, это ерунда. Проблема в том, как потом от него избавиться. – Он
посмотрел на меня. – Знаешь, как мы поступили с ее братом?
Она зажала уши руками и наклонила голову. Сколько раз я сам
повторял этот жест, когда мне казалось, что поток слов и воспоминаний затопил
меня с головой.
– Ты просто глянцевый, Арман, – сказал Бенджи. –
Но я достану тебе мерзавца, это ерунда. Хочешь мерзавца? Давай продумаем
план. – Он наклонился надо мной, как будто старался проникнуть в мои
мысли. Я внезапно понял, что он рассматривает клыки.
– Бенджи, не приближайся. Сибил, убери его.
– Но что я сделал?
– Ничего, – сказала она. Она понизила голос и с
отчаянием добавила: – Он хочет есть.
– Поднимите еще раз покрывало, пожалуйста, – попросил
я. – Снимите его, посмотрите на меня и дайте мне заглянуть вам в глаза,
станьте моим зеркалом. Я хочу увидеть, насколько все плохо.
– Х-м-м-м, Арман, – сказал Бенджи. – Похоже, ты
вроде как спятил.
Сибил наклонилась и осторожными руками стянула покрывало
назад и вниз, обнажая мое тело во всю длину. Я зашел в ее мысли. Все было даже
хуже, чем я мог себе представить.
Глянцевый жуткий труп из трясины, точь-в-точь, как говорил
Бенджи, за исключением страшно выделяющихся рыже-коричневых волос и огромных
ярко-карих глаз без век, плюс белые зубы, выстроившиеся безупречными рядами
между иссохшими до основания губами. На плотно натянутой морщинистой коже слезы
оставили густые красные полосы.
Я резко отбросил голову набок и уткнулся в пуховую подушку.
Я почувствовал, как меня окутало покрывало.
– Даже если я это выдержу, с вас хватит, – сказал
я. – Я не потерплю, чтобы вы смотрели на это хотя бы еще минуту, поскольку
чем дольше вы будете с этим мириться, тем больше вероятность, что вы сможете
примириться с чем угодно. Нет. Так продолжаться не может.
– Все, что захочешь, – сказала Сибил. Она свернулась
рядом со мной. – Если я положу тебе руку на лоб, тебе станет прохладнее?
Если я поглажу твои волосы, тебе станет легче?
Я посмотрел на нее из-под полуприкрытых век.
Длинная тонкая шея составляла часть ее трепетного,
изнуренного очарования. У нее была пышная, высокая грудь. За ее спиной в
приятном теплом полумраке комнаты я разглядел пианино. Я представил себе, как
дотрагиваются до клавишей эти длинные тонкие пальцы. В голове у меня билась
«Аппассионата».
Раздался громкий стук, хруст, щелчок, а потом густо запахло
дорогим табаком.
Сзади расхаживал Бенджи с черной сигареткой в зубах.
– У меня есть план, – объявил он, без усилий прочно
удерживая сигарету в полуоткрытых губах. – Я спускаюсь по улице. Я и
моргнуть не успеваю, как встречаю настоящего мерзавца, подонка. Я говорю ему,
что остался в номере, там, в отеле, вдвоем с одним мужиком, он напился, мелет
чушь, совсем спятил, а нам нужно продать кокаин, я не знаю, что делать, мне
нужна помощь.
Я засмеялся, невзирая на боль.
Маленький бедуин пожал плечами и поднял ладони, попыхивая
черной сигаретой, а дым окутывал его волшебным облаком.
– Как думаете? Все получится. Послушай, я в людях
разбираюсь. Теперь ты, Сибил, ты уйдешь с дороги и дашь мне провести этот
жалкий мешок грязи, мерзавца, которого я заманю в ловушку, прямо к кровати, а
здесь я пихну его в лицо, вот так, я поставлю ему подножку, вот так, и
бац! – он свалится прямо тебе в руки, Арман, ну, как тебе?
– А если пойдет не по плану? – спросил я.
– Тогда моя красавица Сибил треснет его по голове молотком.
– У меня идея получше, – сказал я, – хотя, видит
Бог, ты изобрел непревзойденный, потрясающий план. Ты, конечно, скажешь ему,
что кокаин разложен под покрывалом в аккуратных пластиковых пакетиках, но если
он не клюнет и подойдет посмотреть, что здесь лежит на самом деле, пусть наша
красавица Сибил просто откинет покрывало, а когда он увидит своими глазами, что
действительно лежит в постели, он вылетит отсюда, и не подумав причинить
кому-либо вред!
– Отлично! – закричала Сибил. Она захлопала в ладоши и
широко раскрыла бледные просветленные глаза.
– Идеально, – согласился Бенджи.
– Но смотри не бери с собой на улицу ни единой монетки. Если
бы у нас было немножко поганого белого порошка, чтобы приманить зверя...
– Но у нас есть, – сказала Сибил. – Именно
столько, немножко, мы достали его из карманов моего брата. – Она задумчиво
посмотрела на меня невидящими глазами, перебирая детали плана в плотных кольцах
своего мягкого, податливого ума. – Мы все забрали, чтобы, когда его
найдут, при нем ничего не было. В Нью-Йорке многие так умирают. Конечно, тащить
его было невыразимо тяжело.
– Ну да, есть у нас поганый белый порошок! – Бенджи
внезапно сжал ее плечо, молниеносно исчез из поля моего зрения и мгновенно
вернулся с маленьким плоским портсигаром.
– Положи сюда, я понюхаю, что там внутри, – сказал я.
Видно было, что точно они этого не знали. Бенджи щелкнул
крышкой тонкой серебряной коробочки. Там, в маленьком полиэтиленовом пакете,
сложенном с безупречной аккуратностью, лежал порошок с тем самым запахом,
которого я ждал. Мне не требовалось класть его на язык, для которого вкус
сахара показался бы точно таким же чуждым.
