Мне захотелось попробовать сердце и мозг. Я видел, как их
достают древнейшие. Я знал, как это делается. Римлянка Пандора однажды
просунула руку прямо в грудь жертвы.
Так я и сделал. Отметив в изумлении, что моя рука, пусть
пока темно-коричневая, обрела нормальные очертания, я расставил застывшие
пальцы смертоносным заступом и ввел их в него, разорвав рубашку, пробив грудную
клетку, перебирая его мягкие внутренности, пока не извлек сердце и не взял его
так, как брала Пандора. Я принялся пить. О, там крови оставалось в избытке.
Чудесно. Я высосал сердце досуха и бросил на пол.
Я лег, как и он, неподвижно, рядом с ним, положив правую
руку на его шею, приклонив голову у него на груди, тяжело дыша. Во мне
танцевала кровь. Я чувствовал, как подергиваются руки и ноги. Мое тело
содрогалось от спазмов, и его белая мертвая туша замерцала перед глазами.
Комната то загоралась, то гасла.
– Какой милый брат, – прошептал я. – Милый, милый
брат. – Я перекатился на спину. В моих ушах рокотала его кровь, она
двигалась под кожей головы, она покалывала щеки и ладони. Как хорошо, слишком
хорошо, приторно хорошо.
– Мерзавец, значит? – Голос Бенджика, из далекого мира
живых.
Далеко-далеко, в царстве, где полагается играть на пианино,
а маленьким мальчикам следует танцевать, стояли, словно вырезанные из раскрашенного
картона, две фигурки, не сводившие с меня глаз: он, маленький разбойник из
пустыни с дорогой черной сигаретой в зубах, не переставал затягиваться, шлепая
губами и поднимая брови, и она, с мечтательным видом, решительная и задумчивая,
как раньше, – ее ничто не шокировало и, наверное, не тронуло.
Я сел и подтянул колени. Я поднялся на ноги, быстро
ухватившись за край кровати, чтобы выпрямиться. Я встал, совершенно голый, и
посмотрел на нее.
Ее глаза наполнились густым серым светом, она взглянула на
меня и улыбнулась.
– Потрясающе! – прошептала она.
– Потрясающе? – Я поднял руки и отвел с лица
волосы. – Отведи меня к зеркалу. Быстрее. Я умираю от голода. Я снова
голоден.
Началось, действительно. Я уставился в зеркало как в
ступоре. Мне и раньше доводилось видеть такие же испорченные экземпляры, но
каждый из нас портится по-своему, и я – не могу привести здесь алхимические
причины – стал темно-коричневым существом, шоколадного цвета, с удивительно
светлыми опаловыми глазами, украшенными красновато-коричневыми зрачками. Щеки
болезненно запали, из-под глянцевой кожи выпирали ребра, а вены, вены до того
кипели действием, что обвивали руки и икры, как веревки. Волосы, конечно,
никогда еще так не блестели и не казались такими густыми, таким воплощением
молодости и природных благословений.
Я открыл рот. Меня снедала жажда. Вся пробудившаяся плоть
пела от жажды или же проклинала меня. Как будто тысячи раздавленных, онемевших
клеток нараспев требовали крови.
– Мне нужно еще. Необходимо. Не подходите ко мне. – Я
поспешно обошел Бенджика, чуть ли не плясавшего рядом со мной.
– Что ты хочешь? Что мне сделать? Пойду еще кого-нибудь
приведу.
– Нет, я сам его найду. – Я упал на жертву и распустил
шелковый галстук. Я быстро расстегнул пуговицы рубашки.
Бенджи немедленно кинулся расстегивать его ремень. Сибил
опустилась на колени и принялась стягивать сапоги.
– Револьвер, осторожно, револьвер, – встревожился
я. – Сибил, отойди от него.
– Да вижу я револьвер, – с упреком откликнулась она и
осторожно отложила его в сторону, как свежевыловленную рыбу, готовую вырваться
из ее рук. Она стянула с жертвы носки.
– Арман, эта одежда, – сказала она, – тебе будет
велика.
– Бенджи, у тебя найдутся ботинки? – спросил я. –
У меня маленькие ноги. – Я встал и поспешно надел рубашку, застегнув
пуговицы с ослепившей моих помощников скоростью.
– Не смотри на меня, неси ботинки, – велел я. Я натянул
брюки, застегнул молнию и с помощью быстрых пальцев Сибил закрепил болтающийся
кожаный ремень. Я затянул его как можно сильнее. Сойдет.
Она упала передо мной, платье окружило ее огромным цветочным
кольцом, и она закатала штанины на моих босых коричневых ногах.
Я просунул руки в хитроумно застегнутые манжеты, так их и не
потревожив.
Бенджи бросил на пол черные бальные ботинки, дорогие
туфли-лодочки, ни разу не надетые божественным маленьким негодником. Сибил
поднесла к моей ноге один носок, Бенджи подобрал второй.
Я надел пиджак, и все было готово. Приятное покалывание в
венах прекратилось. Опять подступила боль, она заревела, словно меня прошили
огненными нитями и ведьма резко тянула за иглу, чтобы заставить меня
содрогаться.
– Полотенце, дорогие мои, что-нибудь старое, ненужное. Нет,
не надо, только не в эти дни, не в эту эпоху, даже не думайте.
Исполнившись отвращения, я осматривал его сине-бледную плоть.
Он лежал, бессмысленно уставившись в потолок. На фоне жуткой бескровной кожи
выделялись крошечные мягкие, очень черные волоски в ноздрях, над бесцветной
губой желтели зубы. Волосы на груди превратились в спутавшуюся в предсмертном
поту массу, а рядом с огромной зияющей дырой лежала мякоть его бывшего сердца –
нет, эти страшные улики необходимо убрать из мира общепринятых принципов.
Я нагнулся и засунул остатки раздавленного сердца в грудную
клетку. Я плюнул на рану и потер ее пальцами.
Бенджи охнул.
– Смотри, Сибил, затягивается! – воскликнул Бенджи.
– Поверхностно, – сказал я. – Он остыл, и крови
слишком мало. – Я огляделся по сторонам. Рядом валялись бумажник,
документы, кожаная сумка, куча зеленых банкнот, стянутых декоративной
серебряной скрепкой. Я все подобрал. Я запихнул сложенные деньги в один карман,
все остальное – в другой. Что у него еще было? Сигарета, смертельно опасный
кнопочный нож и револьверы, ах да, револьверы. Я положил их в карман.
Проглотив тошноту, я нагнулся и подхватил его, жуткого
вялого белого человека в жалких шелковых трусах, с изящными золотыми часами на
руке. Ко мне действительно возвращалась прежняя сила. Он был тяжелым, но я без
труда перекинул его через плечо.
– Что ты будешь делать, куда ты пойдешь? – закричала
Сибил. – Арман, ты нас не бросишь?
– Ты вернешься! – сказал Бенджи. – Слушай, отдай
мне часы, не выбрасывай его часы.
– Тише ты, Бенджи, – прошептала Сибил. – Черт
возьми, ты прекрасно знаешь, что я покупаю тебе самые лучшие часы. Не трогай
его. Арман, чем мы можем тебе помочь? – Она приблизилась ко мне. –
Смотри! – сказала она, указывая на болтающуюся руку, свисавшую из-под
моего правого локтя. – У него маникюр. Как странно.
