Задержавшись там, я закрыл глаза, возможно, стараясь
припомнить удивление и рвение, храбрость и великие ожидания.
Вместо этого, чистые и сияющие, темный воздух прорезали
звуки «Аппассионаты». Раздраженная, грохочущая, торопливая музыка обрушалась на
меня, чтобы позвать домой. Я пошел за ней.
Часы в холле отеля били шесть. Через несколько мгновений
зимний мрак расступится, как лед, ставший моей тюрьмой. За неясно освещенной
длинной отполированной стойкой никого не было.
В висевшем на стене тусклом зеркале, в золотой раме стиля
рококо, я увидел свое отражение – побледневшее, восковое, ни единого пятнышка.
Как же повеселились со мной по очереди солнце и лед, когда второй заморозил
безжалостной хваткой следы ярости первого! Ни одного шрама не осталось там, где
кожа впечаталась в мускулы. Я превратился в запаянное, прочное существо с
цельной, страдающей душой, отлитое из одного куска, восстановившееся, с
искрящимися, чистыми, белыми ногтями, с загибающимися вверх ресницами вокруг
ясных карих глаз, не по росту одетое в жалкие и грязные остатки роскоши
знакомого грубоватого херувима.
Никогда еще я так не радовался своему слишком юному лицу,
безволосому подбородку, слишком мягким и тонким рукам. Но в тот момент я был
готов благодарить древних богов за то, что дали мне крылья.
Музыка наверху продолжалась, величественная, насыщенная
трагедией, страстным и неустрашимым духом. Как же мне нравилась эта музыка. Кто
еще во всем мире смог бы так играть одну и ту же сонату, как она, чтобы каждая
фраза получалась не менее свежей, чем песни, что на протяжении всей своей жизни
поют птицы, знакомые только с одной музыкальной моделью.
Я посмотрел по сторонам. Первоклассное, дорогое место,
несколько глубоких кресел, на стене в крошечных потемневших деревянных отделениях
выстроились в ряд ключи от номеров.
На круглом черном мраморном столе, в самом центре, в дерзком
великолепии стояла огромная ваза с цветами, непременная торговая марка
классического нью-йоркского отеля. Я обогнул букет, отломив большую розовую
лилию с ярко-красным горлом и закручивающимися, желтеющими снаружи лепестками,
и тихо пошел по пожарной лестнице к своим детям.
Когда Бенджи впустил меня, музыка не смолкла.
– Знаешь, ангел, а ты неплохо выглядишь, – сказал он.
Сибил продолжала играть, увлеченно покачивая головой в такт
сонате.
Он провел меня через цепочку хорошо обставленных
оштукатуренных комнат.
– Моя слишком роскошна, – прошептал я, увидев
растянутые гобелены и подушки, расшитые старинным потертым золотом. – Мне
нужна только полная темнота.
– Но меньше у нас ничего нет, – пожал он плечами. Он
переоделся в свежие белые льняные одеяния в тонкую голубую полоску, такие часто
встречаются в арабских странах.
Он надел белые носки и коричневые сандалии. Он дымил
турецкой сигареткой и прищурился, глядя на меня сквозь дым.
– Ты принес мне часы, да? – Он кивнул – воплощение
сарказма и веселья.
– Нет, – сказал я и сунул руку в карман. – Но
деньги можешь взять. Скажи мне, раз уж твой ум настоящий медальон, а ключа у
меня нет, никто не видел тебя с тем подонком с полицейским значком и
револьвером?
– Да мы с ним все время встречаемся, – устало мотнул он
головой. – Мы ушли из бара по отдельности. Я убил двух зайцев. Я очень
хитрый.
– Почему? – спросил я и вложил лилию в его ручонку.
– Его покупателем был брат Сибил. Никто по нему не скучал,
кроме этого полицейского. – Он хихикнул, заткнул лилию в густые кудри над
левым ухом, потом вытащил и покрутил в пальцах ее крошечный стебелек. –
Хитро, да? Теперь его никто не хватится.
– И правда двух зайцев убил, ничего не скажешь, –
сказал я. – Хотя я уверен, что этим дело не ограничится.
– Но теперь ты нам поможешь, правда?
– Конечно помогу. Я же сказал, я очень богат. Я все улажу. У
меня к таким делам инстинкт. В одном далеком городе я владел большим театром, а
после этого целым островом с дорогими магазинами, ну и так далее. Похоже, я во
многих отношениях монстр. Тебе больше никогда, никогда не придется бояться.
– А знаешь, ты правда очень красивый, – сказал он,
поднимая одну бровь и быстро подмигивая мне. Он затянулся своей вкусной на вид
сигареткой и протянул ее мне. В левой руке он крепко держал лилию.
– Не могу. Я только пью кровь, – покачал головой
я. – Я настоящий вампир из книжки. При свете дня нужна полная темнота, а
день наступит очень скоро. Не вздумай трогать дверь.
– Ха! – засмеялся он с бесовским восторгом. – Так
я ей и сказал! – Он закатил глаза и глянул в направлении гостиной. –
Я сказал, что нужно скорее украсть для тебя гроб, но она ответила – нет, ты бы
об этом подумал.
– Она совершенно права. Эта комната подходит, но гробы я
тоже люблю. Правда.
– А нас ты можешь тоже сделать вампирами?
– Нет, ни за что. Ни в коем случае. У вас чистые сердца, вы
слишком живые. И потом, у меня нет такой силы. Так не делают. Нельзя.
Он опять пожал плечами.
– Тогда кто сделал тебя? – спросил он.
– Я родился из черного яйца, – сказал я. – Как и
все мы. Он издевательски засмеялся.
– Ну, остальное ты видел, – сказал я. – Почему бы
не поверить в самое лучшее?
Он только улыбнулся, выдохнул дым и посмотрел на меня
взглядом мошенника.
Пианино пело грохочущими каскадами, быстрые ноты таяли, едва
успев родиться, совсем как последние тонкие зимние снежинки, исчезающие, не
упав на тротуар.
– Можно, я поцелую ее, перед тем как идти спать? –
спросил я.
Он склонил голову набок и пожал плечами.
– Если ей это не понравится, она все равно не прекратит
играть, чтобы сказать об этом.
Я вернулся в гостиную. Как там было свободно –
величественные и пышные французские пейзажи с золотыми облаками и кобальтовыми
небесами, китайские вазы на подставках, собранный складками бархат, ниспадающий
с высоких бронзовых прутьев, закрывая узкие старинные окна. Комната предстала
передо мной единой картиной, включая ту кровать, где я лежал, теперь заваленную
свежими пуховыми одеялами и подушками с вышитыми на них старинными лицами.
А она, центральный бриллиант в длинной белой фланелевой
рубашке, отделанной на запястьях и у ворота плотными старинными ирландскими
кружевами, играла проворными уверенными пальцами на длинном лакированном рояле,
и ее волосы сияли на плечах ровным желтым светом.
