Мы тоже спустились в гондолы – целая армия, – и не
успел я оглянуться, как уже отправились в путь. Гондолы, как грациозные стрелы,
беззвучно скользили между фасадами громадных домов, великолепных, как соборы, с
узкими остроконечными арками, с окнами в форме лотосов, облицованными блестящим
белым камнем.
Даже самые старые и небогатые жилые здания, не слишком
нарядно украшенные, но тем не менее чудовищные по размеру, были выкрашены в
разные цвета: в ярко-розовый – такой насыщенный, что казалось, будто стены
покрыты раздавленными лепестками, – или в густо-зеленый, почти одного тона
с мутной водой каналов.
Мы прибыли на площадь Сан-Марко, с двух сторон обрамленную
длинными, абсолютно симметричными галереями.
Сотни толпящихся перед золотыми церковными куполами в
противоположном от нас конце площади людей показались мне обитателями рая.
Золотые купола... Золотые купола...
Мне рассказывали какую-то старую повесть о золотых куполах,
да и сам я, если память мне не изменяет, когда-то видел их на потемневшей
картинке. Священные купола... Утраченные купола... Охваченные пламенем
купола... Оскверненная церковь... Точно так же осквернили и меня... Нет...
Развалины исчезли, их разнесло взрывом внезапного появления вокруг меня целого
и невредимого, полного жизни мира! Когда и как все возродилось из ледяного
пепла? Как мне удалось умереть среди снегов и дымящихся пожаров и оказаться
здесь, под ласкающим солнцем?
В его теплых душистых лучах купались и нищие, и торговцы;
оно светило как на знатных людей, шествовавших в сопровождении пажей, которые
несли за ними роскошные бархатные шлейфы, так и на книготорговцев, разложивших
книги под алыми навесами, или на лютнистов, игравших за мелкую монету.
В лавках и на рыночных прилавках были выставлены товары,
популярные у жителей этого необъятного дьявольского мира: стеклянная посуда,
какой я никогда не видел, включая всевозможных цветов кубки, маленькие
статуэтки, изображавшие животных и людей, и великое множество разнообразных
сияющих гладких безделушек. Там же продавали и восхитительно яркие, потрясающей
огранки бусины для четок, и великолепные кружева с изящными, утонченными
узорами, а иногда даже с белоснежными изображениями колоколен и домиков, выполненными
очень тщательно и досконально, вплоть до окон и дверей. Торговали и огромными
пушистыми перьями незнакомых мне птиц, и живыми экзотическими пернатыми – они
хлопали крыльями и хрипло кричали в золоченых клетках. Изысканные,
ослепительной работы разноцветные ковры слишком живо напомнили мне о
могущественных турках и их столице, откуда меня привезли. Тем не менее кто
устоит перед такими коврами? Закон запрещал мусульманам изображать людей, и
потому они с вызывающей благоговение аккуратностью украшали свои творения
цветами, арабесками, лабиринтами спиралей и прочими узорами, используя при этом
самые дерзкие оттенки красок. Торговцы наперебой предлагали прохожим и масло
для ламп, и тонкие свечки, и ладан, а также в огромном изобилии блестящие
драгоценные камни неописуемой красоты и тончайшей работы изделия золотых и
серебряных дел мастеров – посуду и декоративные вещи, как старинные, так и
новые. Попадались лавки, торговавшие исключительно специями, лавки, где
продавались лекарства и микстуры, бронзовые статуи, львиные головы, фонари и
оружие. Встречались и торговцы тканями – восточными шелками, тончайшей шерстью
удивительных тонов, хлопком, льном, отличными образчиками вышивки и
разнообразными лентами.
Люди здесь казались баснословно богатыми – они небрежно попивали
в тавернах прозрачное красное вино, закусывали свежими мясными пирожками,
поглощали сладкие пирожные с кремом.
Книготорговцы предлагали новинку – напечатанные книги.
Подмастерья с восторгом рассказывали мне о чудесном изобретении – печатном
станке, который лишь недавно дал людям в разных странах возможность покупать
книги не только с буквами и словами, но и с самыми разными картинками.
В Венеции издатели уже открыли десятки маленьких мастерских,
где день и ночь печатались книги на греческом и латинском языках, а также на
местном наречии – на том мягком, певучем наречии, на котором подмастерья
переговаривались между собой.
Мне разрешили остановиться и повнимательнее рассмотреть
новое чудо: станки, производящие страницы для книг.
Но у Рикардо и всех остальных мальчиков были и свои дела:
они должны были собрать для Мастера изготовленные на этих станках литографии и
гравюры немецких художников, удивительные старинные картины Мемлинга, Ван Эйка
или Иеронимуса Босха. Наш господин всегда искал их на рынке. Такие рисунки
позволяли южанам познакомиться с жизнью в северных землях. Мастер был рьяным
поклонником всякого рода удивительных вещей. Ему очень нравилось, что с
установкой в городе более сотни печатных станков у него появилась возможность
заменить примитивные, неточные копии Ливия и Вергилия текстами, которые
полностью соответствовали оригиналу.
Боже, на меня обрушилась целая лавина информации!
И не менее важным, чем литература или картины, поручением
был мой новый гардероб. Мы должны были заставить портных все бросить и одеть
меня в соответствии с маленькими пастельными рисунками, сделанными Мастером.
Кроме того, следовало отнести в банки выписанные им
аккредитивы и получить деньги – всем, в том числе и мне. Никогда в жизни мне не
доводилось даже прикасаться к деньгам.
Они показались мне очень красивыми: флорентийское золото и
серебро, немецкие флорины, богемские грошены, замысловатые старинные монеты,
отчеканенные при дожах, как прежде называли правителей Венеции, старые
экзотические монеты из Константинополя. Мне, как и другим, выдали маленький
мешочек со звенящими, бренчащими деньгами, и мы привязали наши кошельки к
поясам.
Заметив, что в одной из лавок я во все глаза уставился на
привлекшее мое внимание маленькое чудо, один из мальчиков купил его для меня.
Это были тикающие часы. Я не мог постичь их устройство, и никто толком не мог
объяснить мне, что это за крошечная тикающая вещица, усыпанная драгоценными
камнями. Наконец я потрясенно осознал: за странным стеклом и драгоценной,
филигранно выполненной, разноцветной оправой скрываются крошечные часы!
Я сжал их в ладони, и у меня закружилась голова. До сих пор
мне приходилось видеть только огромные часы на стенах колоколен и башен.
– Теперь я ношу с собой время, – прошептал я
по-гречески, взглянув на своих новых друзей.
– Амадео, – сказал Рикардо, – сосчитай мне часы.