Я не в силах был видеть его измученное лицо, не мог и в
мыслях допустить, что ему тоже бывает больно, как мне, как другим мальчикам.
Все во мне протестовало против такого предположения.
– В своем эгоизме ты всех перепугал, мой властелин и
хозяин! – объявил я.
Не удостоив меня в ответ даже взглядом, он вдруг исчез,
подняв вокруг себя вихрь, и я услышал, как в пустых комнатах эхо разносит его
быстрые шаги.
Я знал о его способности передвигаться со скоростью,
недоступной для обыкновенного человека. Я помчался за ним, но дверь спальни
захлопнулась прямо перед моим носом, и прежде, чем я успел ухватиться за ручку,
засов скользнул на свое место.
– Мастер, впусти меня! – крикнул я. – Я ушел
только потому, что ты так велел! – Я метался перед запертой дверью,
понимая, что взломать ее невозможно. Я стучал по ней кулаками и пинал ее
ногами. – Мастер, ты же сам послал меня в бордели! Это ты подверг меня
проклятым испытаниям!
Так продолжалось довольно долго. В конце концов я сел на пол
под дверью, прислонился к ней спиной и громко, с подвываниями заплакал. Он
ждал, пока я прекращу весь этот шум.
– Иди спать, Амадео, – наконец послышался из-за двери
его голос. – Мой гнев не имеет к тебе отношения.
Не может быть! Вранье! Я пришел в бешенство, я чувствовал
себя оскорбленным, обиженным, я замерз. Во всем доме было чертовски холодно.
– Так пусть ко мне имеет отношение ваше спокойствие,
сударь! – крикнул я. – Откройте же эту чертову дверь!
– Иди спать к остальным, – спокойно сказал он. –
Твое место среди них, Амадео. Ты их любишь. Они такие же, как ты. Не ищи
общества чудовищ.
– Ах, так вот кто вы такой! – воскликнул я презрительно
и грубо. – Вы, способный рисовать, как Беллини или Мантенья, способный
читать любые книги и говорить на любом языке, способный на безграничную любовь
и терпение ей под стать, – чудовище? Я правильно понял? Значит, это
чудовище дало нам крышу над головой и ежедневно кормит нас пищей,
приготовленной на кухне богов? Да уж, поистине чудовище!
Он не ответил.
Это взбесило меня еще больше. Я спустился на нижний этаж и
снял со стены большой боевой топор. Раньше я едва замечал выставленное в доме
многочисленное оружие. Что ж, пришло и его время, подумал я. Хватит с меня
холода. Я больше не могу. Не могу!
Я поднялся наверх и рубанул дверь боевым топором. Конечно,
топор прошел сквозь хрупкое дерево, сокрушив расписную панель, расколов
старинный лак и красивые желтые и красные розы. Я вытащил топор и снова ударил
в дверь.
На этот раз засов сломался. Я толкнул ногой разбитую раму, и
она упала на пол.
Он сидел в большом дубовом кресле и смотрел на меня в полном
изумлении, сжимая руками львиные головы на подлокотниках. За его спиной
возвышалась массивная кровать с красным, отороченным золотом балдахином.
– Да как ты смеешь! – сказал он.
В мгновение ока он оказался прямо передо мной, забрал у меня
топор и с легкостью отшвырнул его, но так, что тот врезался в противоположную
каменную стену. Потом он подхватил меня и швырнул на постель. Кровать
затряслась, вместе с ней – балдахин и драпировки. Ни один человек не смог бы
отбросить меня на такое расстояние. Но для него это не составило труда. Махая
ногами и руками, я приземлился на подушки, отчего содрогнулась не только
кровать, но все сооружение в целом, вместе с балдахином и занавесями.
– Презренное чудовище! – бросил я, стараясь принять
удобное положение. Потом повернулся на левый бок, согнул ногу в колене и окинул
его злым взглядом.
Он стоял ко мне спиной, намереваясь закрыть внутренние двери
комнаты, которые раньше были распахнуты и поэтому не сломались. Вдруг он
остановился и с игривым выражением на лице повернулся ко мне.
– Ах, какой у нас подлый нрав для такой ангельской
внешности, – ровно сказал он.
– Если я ангел, – ответил я, отползая от края
кровати, – рисуй меня с черными крыльями.
– Как ты смеешь ломиться в мою дверь?! – Он скрестил руки
на груди. – Неужели я должен объяснять, почему я не потерплю такого ни от
тебя, ни от кого-либо другого?
Он стоял и взирал на меня, приподняв брови.
– Ты меня мучаешь, – сказал я.
– Да что ты? Как именно? И с каких пор?
Мне хотелось заорать. Мне хотелось крикнуть: «Я люблю только
тебя!»
Вместо этого я сказал:
– Я тебя ненавижу.
Он не смог удержаться от смеха. Он опустил голову и подпер
пальцами подбородок, не сводя с меня глаз.
Потом он вытянул руку и щелкнул пальцами. Я услышал, как в
нижних комнатах что-то зашуршало. Я выпрямился и сел, окаменев от изумления.
Я увидел, как по полу в дверь проскользнул длинный
учительский хлыст, словно его двигало ветром; потом он изогнулся, перевернулся,
поднялся и упал в ожидающую руку.
Внутренние двери захлопнулись за его спиной, засов влетел на
место, раздалось звяканье металла. Я отодвинулся подальше.
– Приятно будет тебя выпороть, – сказал он, мило
улыбаясь, с почти невинным взглядом. – Можешь записать это в очередные
человеческие впечатления, как, например, выделывание курбетов со своим
английским лордом.
– Давай. Я тебя ненавижу, – сказал я. – Я –
мужчина, а ты это отрицаешь.
Он казался высокомерным, спокойным, но отнюдь не
расположенным к шуткам.
Подойдя к кровати, он схватил меня за голову и швырнул лицом
в подушки.
– Демон! – воскликнул я.
– Господин, – невозмутимо поправил меня он.
Я почувствовал, как его колено уперлось мне в спину, а
следом за этим на мои бедра со свистом опустился хлыст. Конечно, из одежды на
мне были только диктуемые модой тонкие чулки, поэтому с тем же успехом я мог
быть и голым.
Я вскрикнул от боли, но сразу закрыл рот. Когда за первым
ударом последовало еще несколько, я изо всех сил постарался молча снести побои,
однако услышал собственный неосторожно вырвавшийся стон. Этот стон возмутил меня,
точнее, даже привел в бешенство.
Он вновь и вновь опускал хлыст – на мои бедра, на икры... В
неописуемой ярости я пытался приподняться, отталкиваясь ладонями от
покрывала, – тщетно. Я не мог сдвинуться с места. Меня сковывало его
колено, а он самозабвенно хлестал меня, не останавливаясь ни на секунду.
