– Аминь, – сказал мой Мастер.
– Скажи ему, – обратился рыжий к моему
господину. – Ты, Мариус Римский, скажи ему. – Он сделал новый
слюнявый глоток. – Расскажи ему о бойне, обо всем, что произошло. Расскажи
ему, как дрался на стенах Джованни Лонго, пока в грудь ему не угодила пуля.
Слушай, безмозглый дурень! – заорал он своему другу. – Никто в этих
делах не разбирается лучше Мариуса Римского. Колдуны умны, говорит моя шлюха.
За Бьянку Сольдерини.
Он осушил стакан.
– Ваша шлюха, сударь? – спросил я. – Вы так
выражаетесь о достойной женщине да еще в присутствии пьяных непочтительных
мужчин?
Никто не обратил на меня внимания – ни рыжий, который опять
опрокидывал кубок, ни кто-либо из остальных. Ко мне поплелся неверным шагом
танцор-блондин.
– Они пьяны и о тебе забыли, прекрасный мальчик, –
сказал он. – Но только не я.
– Сударь, вы спотыкаетесь, когда танцуете, – заметил
я. – Смотрите не споткнитесь, когда будете за мной ухаживать.
– Ах ты, жалкий щенок, – сказал он и упал на меня, потеряв
равновесие. Я вылетел из кресла и отскочил вправо. Он споткнулся о ножку и
рухнул на пол.
Раздался громкий взрыв хохота. Два оставшихся танцора
прекратили выделывать свои па.
– Джованни Лонго был храбр, – невозмутимо ответил мой
господин, оглядевшись вокруг и вновь обращая свой холодный взгляд к
рыжему. – Все они были храбры. Но ничто не могло спасти Византию. Ее час
пробил. Кончилось время императоров и трубочистов. А в последующем побоище
многое было безвозвратно утеряно. Библиотеки сжигались сотнями. Столько
священных рукописей, содержавших множество тайн, утрачено навсегда!
Я попятился от атаковавшего меня пьяницы, который
перекатился по полу.
– Ах ты, паршивая болонка! – заорал он, растянувшись у
моих ног. – Я сказал, дай мне руку.
– Хорошо, сударь, однако, – проговорил я, – мне
кажется, вы этим не ограничитесь.
– Так и будет! – воскликнул он, но его занесло, и он
снова упал, испустив протяжный стон.
Один из сидевших за столом мужчин – красивый, но пожилой, с
длинными, густыми, волнистыми седыми волосами и морщинистым лицом, тот, кто все
это время молча угощался жирной бараньей лопаткой, бросил взгляд на меня и на
упавшего – тот безуспешно пытался подняться на ноги.
– Х-м-м-м. Значит, Голиаф пал, маленький Давид? –
улыбнулся он мне. – Последи за своим языком, маленький Давид, мы не все
здесь тупые великаны, а тебе еще рановато кидаться камнями.
Я улыбнулся ему в ответ.
– Ваша острота так же неуклюжа, как и ваш друг, сударь. Что
касается, как вы выразились, моих камней, они останутся на месте, в своем
мешке, и подождут, пока вы не споткнетесь о вашего друга.
– Вы упомянули о книгах, сударь? – спросил Мариуса
рыжий мужчина, абсолютно игнорируя нашу перепалку. – При падении
величайшего города мира жгли книги?
– Да, этого приятеля интересуют книги, – сказал
черноволосый. – Сударь, вы бы лучше присмотрели за мальчишкой. Он человек
конченый. Обстоятельства изменились. Велите ему не смеяться над старшими.
Ко мне направились двое танцоров, оба такие же пьяные, как и
тот, кто упал. Они сделали вид, что хотят меня погладить, и превратились в одно
зловонное, тяжело дышащее четверорукое чудовище.
– Ты улыбаешься, когда наш друг катается по полу? –
спросил один из них, вставляя мне колено между ног.
Я попятился и чудом избежал увесистой оплеухи.
– Ничего другого я придумать не смог, – ответил
я. – Учитывая, что причиной его падения стало поклонение мне. Смотрите,
господа, сами не увлекитесь этим культом. Я ни в коей мере не настроен отвечать
на ваши молитвы.
Мастер поднялся со своего места.
– Меня это начинает утомлять, – произнес он холодно и
отчетливо. Его голос, эхом отразившийся от покрытых гобеленами стен, леденил
душу.
Все посмотрели на него, даже по-прежнему ползавший по полу
человек.
– Да что вы? В самом деле? – Черноволосый поднял
голову. – Мариус Римский, верно? Я о вас слышал. Я вас не боюсь.
– Это вам очень благоприятствует, – прошептал мой
господин с улыбкой. Он положил руку на его голову, и тот рванулся в сторону,
чуть не свалившись со скамьи. Теперь он совершенно определенно испугался.
Танцоры смерили взглядом моего господина, наверняка стараясь
вычислить, легко ли будет его одолеть. Один из них снова набросился на меня.
– Молитвы, черт подери! – сказал он.
– Сударь, поосторожнее с моим господином. Вы его утомляете,
а он, когда устает, очень легко раздражается.
Я выдернул руку, за которую он намеревался меня схватить.
Я попятился еще дальше, смешавшись с мальчиками-музыкантами,
где меня спасительным облаком окутала музыка.
Я увидел на их лицах панику, но они заиграли еще быстрее, не
обращая внимания на выступивший над бровями пот.
– Отлично, отлично, господа, – сказал я. – Мне
нравится. Но сыграйте реквием, если можно.
Они окинули меня отчаянными взглядами, но знаков
расположения не выказали. Барабан не умолкал, свирель вела свою переливчатую
мелодию, зал трепетал от звуков лютни.
Блондин на полу закричал, взывая о помощи, так как до сих
пор так и не смог подняться самостоятельно, и двое танцоров бросились, чтобы
поддержать его, хотя один из них не переставал стрелять в меня настороженными
взглядами.
Мастер посмотрел сверху вниз на черноволосого противника,
одной рукой потянул его со скамьи вверх и наклонился, чтобы поцеловать в шею.
Тот повис в руках моего господина и застыл, как маленький хрупкий зверек в
пасти у огромного хищника. Я мог поклясться, что расслышал, как из него хлынула
кровь, когда мой господин встряхнул волосами и они упали вниз, прикрывая следы
роковой трапезы.
Вскоре Мастер уронил жертву на скамью. За этой сценой
наблюдал только рыжий, однако он был настолько пьян, что, казалось, никак не мог
сообразить, что к чему. Он в недоумении приоткрыл один глаз и еще раз отпил из
своего грязного, замызганного кубка, потом, как кот, облизал пальцы правой
руки. Когда Мастер бросил его черноволосого товарища, тот уткнулся лицом прямо
в блюдо с фруктами.
– Пьяный идиот, – сказал рыжий. – Никто не
сражается за благородство, за честь, за порядочность.
– В любом случае не многие, – сказал мой господин,
глядя на него.
