– Из-за Бьянки...
– Из-за Бьянки... – повторил вслед за ним я. Не в силах
сдержаться, я всхлипнул и заглушил вырвавшееся рыдание ладонью.
Мой господин выпрямился. Правой рукой он разгладил влажные,
спутанные волосы Мартино.
– Из-за Бьянки... – сказал он ему на ухо.
– Не надо было... не надо было оставлять ей жизнь, – со
вздохом прошептал Мартино последние в своей жизни слова. Его голова упала
вперед, на правую руку моего господина.
Мастер поцеловал его в затылок и отпустил, Мартино
соскользнул на стол.
– Очарователен до последней секунды, – сказал
он. – Глубокая душа истинного поэта.
Я встал, оттолкнув назад скамью, и выбрался на середину
зала. Я плакал – я больше не мог сдерживать слезы. Я полез в куртку за носовым
платком и в следующее мгновение споткнулся о лежавшее позади тело горбуна. Едва
не упав на него, я слабо вскрикнул.
Я пятился от него и от трупов его товарищей, пока не нащупал
за спиной тяжелый шершавый гобелен и не услышал запах пыли и ниток.
– Так вот чего ты от меня хотел, – всхлипывал я, –
чтобы я это возненавидел, чтобы я плакал из-за них, дрался из-за них, вступался
за них.
Он все еще сидел за столом – Христос на Тайной вечере, с
аккуратно расчесанными на пробор волосами, – положив одну покрасневшую
руку на другую, глядя на меня горячими посоловевшими глазами.
– Я хотел, чтобы ты оплакал в душе хотя бы одного из них –
хотя бы одного! – В его голосе звучал гнев. – Разве я прошу слишком
многого? Чтобы ты пожалел хотя бы об одной из стольких смертей! – Он
поднялся из-за стола. Его трясло от бешенства.
Я закрыл лицо платком и только молча всхлипывал.
– Для безымянного нищего, кому постель заменяла лодка, у нас
слез не нашлось, не так ли, и пусть наша хорошенькая Бьянка не страдает, раз мы
поиграли в молодого Адониса в ее постели! И из-за этих мы плакать не будем,
разве только из-за одного – несомненно, самого порочного злодея, – и то
лишь потому, что он нам польстил, не правда ли?
– Я узнал его, – прошептал я. – Я хочу сказать, за
это короткое время я успел его узнать и...
– А ты предпочел бы, чтобы они бежали от тебя, безымянные,
как лисы в кустах! – Он указал на гобелены с изображением сцен королевской
охоты. – Смотри же глазами мужчины на все, что я тебе показываю.
В комнате внезапно потемнело, все свечи задрожали. Я охнул
от неожиданности, но причиной всего был Мастер – он возник прямо передо мной и
смотрел на меня сверху вниз, – беспокойное, разгоряченное существо, чей
внутренний жар я чувствовал так остро, как будто его источала каждая пора.
– Господин, – крикнул я, глотая слезы, – ты
доволен тем, чему ты меня научил, или нет? Ты доволен тем, чему я научился, или
нет? Не смей играть со мной! Я тебе не марионетка – и никогда ей не буду! Чего
же ты от меня хочешь? Почему ты злишься? – Меня затрясло, и слезы хлынули
настоящим потоком. – Ради тебя я буду сильным, но я... я узнал его.
– Почему? Потому что он с тобой целовался? – Он
наклонился и собрал левой рукой мои волосы. Он потащил меня к себе.
– Мариус, ради Бога!
Он поцеловал меня. Он целовал меня, как Мартино, и рот у
него был такой же человеческий и горячий. Его язык скользнул мне в рот, и я
почувствовал не кровь, но мужскую страсть. Его пальцы жгли мне щеки.
Я начал вырываться. Он отпустил меня.
– О, вернись ко мне, мой холодный белый бог, –
прошептал я, опуская голову ему на грудь. Я чувствовал его сердце. Я слышал,
как оно бьется. Я никогда раньше его не слышал, никогда не ощущал биение пульса
в каменной часовне его тела. – Вернись ко мне, мой бесстрастный учитель. Я
не понимаю, чего ты хочешь.
– О дорогой мой! – вздохнул он. – О любовь
моя! – С этими словами он осыпал меня привычным демоническим ливнем
поцелуев, не насмешками страстного мужчины, но своей любовью, мягкой, как
лепестки, запечатлевая ее дары на моем лице и волосах. – О мой прекрасный
Амадео, о дитя мое! – говорил он.
– Люби меня, люби меня, пожалуйста, – прошептал
я. – Люби меня и забери меня с собой. Я – твой.
Он обнимал меня в наступившей тишине. Я дремал у него на
плече. Подул ветерок, но он не потревожил тяжелые гобелены, где французские
вельможи и дамы скользили по густому вечнозеленому лесу в окружении борзых и
гончих, которые никогда не прекратят лаять, и птиц, которые никогда не
прекратят петь.
Наконец он отпустил меня и пошел прочь, ссутулившись, низко
склонив голову. Потом ленивым взмахом руки он поманил меня за собой, но вышел
из комнаты слишком быстро.
Спустившись по каменной лестнице, я выскочил за ним на
улицу. Двери были открыты. Холодный ветер осушил мои слезы и развеял зловещую
жару той комнаты. Я бежал и бежал по каменным набережным, через мосты, следуя
за ним к площади.
Мне удалось нагнать его только в районе Моло – он шел мимо
Сан-Марко по направлению к гавани, высокий человек в красном плаще с капюшоном.
Я побежал за ним. С моря дул сильный ледяной ветер. Он ударил мне в лицо, и я
почувствовал себя окончательно очищенным.
– Не оставляй меня, Мастер, – воззвал я. Мои слова
поглотил ветер, но Мариус их услышал.
Он остановился, словно решил внять моим мольбам. Он
повернулся и подождал, пока я поравняюсь с ним, а потом взял мою протянутую
руку.
– Мастер, выслушай мой урок, – сказал я. – Суди
мою работу. – Я поспешно перевел дух и продолжил: – Я видел, как ты пьешь
кровь плохих людей, людей, осужденных в твоем сердце за какое-то серьезное
преступление. Я видел, как ты пируешь, – и это твоя природа. Я видел, как
ты забираешь кровь, без которой не можешь жить. И повсюду вокруг тебя
существует мир зла – пустыня, полная людей, которые ничем не лучше животных, и
они снабжают тебя кровью такой же густой и сладкой, как кровь невинной жертвы.
Вот что ты хотел мне показать, и я это увидел.
Его лицо оставалось бесстрастным, а устремленный на меня
взгляд – изучающим. Казалось, снедавшая его лихорадка медленно затухает. Его
лицо освещали факелы с далеких галерей, оно постепенно белело и вновь
становилось твердым. В гавани скрипели корабли. Издалека доносилось чье-то
бормотание и крики тех, кто, вероятно, не мог уснуть или никогда не спал.
Я взглянул на небо, опасаясь, что увижу роковой свет. Тогда
он уйдет.
– Если я вот так, Мастер, выпью кровь злодея и тех, кого я
одолею, я стану таким, как ты?
Он покачал головой.
