– Ты приберегал свой фокус для этой минуты? – спросил
он.
Ослепленный снегом, я оглядывался по сторонам. Как же мне
было страшно смотреть на обледенелые сосны, возвышавшиеся над руинами деревни.
– Нет. – Язык отказывался мне подчиняться. – Я и
сам не знал, что умею это делать. Я понятия не имею, на какую высоту смогу прыгнуть
и сколько у меня сил. Но ты доволен?
– Да. А с чего бы мне быть недовольным? Я хочу, чтобы ты
обрел силу, дабы никто не смог причинить тебе вред.
– А кому это нужно, Мастер? Мы путешествуем по миру, но ведь
никто не знает, откуда мы пришли и куда направляемся.
– Встречаются и другие вампиры, Амадео. Они есть и здесь. Я
могу услышать их, если захочу, но у меня есть веские причины к ним не
прислушиваться.
Я понял, что он имеет в виду.
– Слушая их, ты открываешь свои мысли, и они могут узнать,
что мы рядом?
– Да, умник. Так ты готов вернуться домой?
Я закрыл глаза и перекрестился по старому обычаю – справа
налево. Я вспомнил отца... Мы были в степи... Он высоко поднялся в стременах,
держа в руках свой гигантский лук, согнуть который было под силу только ему.
Как мифический Одиссей, выпускал он стрелу за стрелой в налетевших на нас
разбойников, прямо на скаку, держась на коне с таким мастерством, словно он сам
был турком или татарином. Стремительно выхватывая из висевшего за спиной
колчана очередную стрелу, он вкладывал ее в лук и стрелял, несмотря на то что
конь галопом несся по высокой траве. Ветер развевал рыжую бороду, а небо было
таким синим, таким синим, что...
Я прервал свою молитву и чуть не потерял равновесие. Мастер
поддержал меня.
– Очень надеюсь, что ты покончишь с этим достаточно
быстро, – сказал он.
– Поцелуй меня, – попросил я, – подари мне свою
любовь, обними меня, как делал это всегда, – мне так нужны твои руки.
Направляй меня. Но не разжимай своих объятий... да, вот так... Позволь мне
положить голову тебе на плечо. Да, ты мне нужен. Да, я хочу побыстрее со всем
покончить и вернуться домой. А все полученные знания останутся со мной навеки.
Он улыбнулся.
– Дом теперь в Венеции? Ты так быстро принял решение?
– Да, я даже сейчас это понимаю. Земля, лежащая сейчас перед
нами, – это моя родина. Но родина и дом не всегда одно и то же. Так что,
мы идем?
Подхватив меня на руки, он поднялся в воздух. Я закрыл
глаза, тем самым лишив себя возможности еще раз полюбоваться зрелищем
неподвижно зависших в небе звезд. Мне казалось, что я заснул, прижимаясь к
нему, не видя снов, не чувствуя страха. И вдруг он поставил меня на ноги.
Я мгновенно узнал высокий темный холм, голый дубовый лес с
обледенелыми черными стволами и скелетообразными ветвями. Вдалеке, внизу, блестела
полоска Днепра. У меня защемило сердце. Я осмотрелся в поисках мрачных башен
великого города, который мы называли городом Владимира, то есть Древнего Киева.
В нескольких ярдах от меня высились груды камней, которые
когда-то были городскими стенами.
Я шел первым, легко взбираясь на камни, блуждая среди
развалин церквей, в давние времена славившихся своей красотой, пока хан Батый
не сжег город в 1240 году.
Я вырос среди древних храмов и монастырей, а теперь все они
лежали в руинах. Не многим памятникам старины удалось избежать страшной участи.
К счастью, монголы пощадили Софийский собор, куда я часто спешил, чтобы
послушать службу. В свое время его золотые купола гордо возвышались над всеми
окрестными церквами, и, по слухам, он был больше и наряднее, чем его тезка в
далеком Константинополе, а потому считался даже более величественным.
Мне же довелось видеть лишь его величавые останки,
израненную, изуродованную скорлупу.
Сейчас мне не хотелось заходить в церковь. Мне хватило и
внешнего осмотра, потому что теперь, проведя несколько счастливых лет в
Венеции, я представлял себе былое величие этой церкви. После великолепных
византийских мозаик и картин собора Сан-Марко, после древней византийской
церкви на венецианском острове Торчелло я понимал, какое это когда-то было
потрясающее зрелище. Вспоминая оживленные толпы венецианцев – ученых, школяров,
юристов, купцов, – я мог наделить кипящей энергией этот унылый, запущенный
пейзаж.
На земле лежал глубокий, плотный слой снега, и в тот
холодный ранний вечер не многие вышли на улицу. Так что мы могли чувствовать
себя свободно и с легкостью ходить по сугробам, в отличие от смертных не
заботясь о выборе удобной тропы.
Мы подошли к длинной полосе разрушенной крепостной стены, к
бесформенной заснеженной ограде, и оттуда я взглянул на нижний город, который
мы называли Подолом, на единственную оставшуюся часть Киева, – там в
невзрачной бревенчатой избе, стоявшей почти у самой реки, я родился и вырос. Я
посмотрел вниз – на закопченные соломенные крыши, покрытые очистительным
снегом, на дымящиеся трубы, на узкие, кривые, полускрытые под сугробами улицы.
Множество убогих домишек и строений побогаче издавна выстроились вдоль берега
реки – несмотря на частые пожары и жесточайшие набеги татар Подол продолжал
существовать.
Население города состояло из мелких торговцев, купцов и
мастеровых. Их привлекала сюда близость реки, позволявшей в изобилии доставлять
богатые и экзотические товары с Востока и вместе с собственными товарами везти
их дальше, в Европу. Часто такие перевозки осуществлялись по заказу чужеземных
купцов, которые платили за это немалые деньги.
Мой отец, неукротимый охотник, торговал медвежьими шкурами.
Он в одиночку добывал их в чащобах огромного леса, простиравшегося далеко на
север. Он продавал и другие меха – бобровые шкурки, лисьи, куньи, овечьи... И
так велики были его сила и удача, что ни одному мужчине и ни одной женщине из
нашей семьи никогда не приходилось ради пропитания заниматься каким-либо
промыслом. Если мы голодали – а такое случалось, и нередко, – причина
заключалась лишь в том, что зимой заканчивались все припасы и на отцовские
деньги нечего было купить.
Стоя на крепостной стене Владимирской горы, я вдохнул запах
Подола. Я различил зловоние гниющей рыбы, скота, грязной плоти и речного ила.
Я завернулся в свой плащ, стряхнул с меха снег и оглянулся
на четко выделявшиеся на фоне неба темные купола собора.
– Давай прогуляемся еще, пройдем мимо замка воеводы, –
попросил я. – Видишь то деревянное здание? В прекрасной Италии никто не
назвал бы его дворцом или замком. А здесь это замок.
Мариус кивнул и сделал успокаивающий жест. Я вовсе не обязан
был вдаваться в объяснения по поводу этого чуждого ему, но родного мне места.
Воеводой называли нашего правителя. В мое время им был князь
Михаил из Литвы. Кто правил сейчас, я не знал.
