– Я был растерян, раздавлен, – продолжил я тем же
ласковым шепотом, который мог услышать только он. – И, несомненно, пропал
бы. Но меня нашел другой человек, добрый человек. Он вернул меня к жизни, и с
тех пор я никогда не страдал. Отец, я проделал долгий путь, чтобы сказать тебе
об этом. Я не знал, что ты жив. Мне и не снилось, что ты жив. Я решил, что ты
погиб в тот день, когда рухнул весь мой мир. А теперь я пришел сюда, чтобы
сказать тебе: ты никогда, никогда не должен из-за меня горевать.
– Андрей, – только и прошептал он.
Выражение его лица практически не изменилось – в нем
появилось только спокойное удивление. Он неподвижно сидел, держа руками
поставленную на колени бутылку, распрямив мощные плечи; длинные, как никогда,
рыже-седые волосы почти сливались с мехом шубы.
Он был красивым мужчиной, красивым. Чтобы понять это, мне
потребовались глаза монстра. Мне потребовалось зрение демона, чтобы увидеть и в
полной мере оценить силу и мощь не только его гигантского тела, но и личности в
целом. Только налитые кровью белки глаз выдавали душевную слабость.
– Теперь забудь меня, отец, – сказал я. – Забудь,
как будто монахи отослали меня в дальние страны. Но помни, что только из-за
тебя я никогда не буду погребен в земляных монастырских могилах. Нет, может
быть, со мной случится что-то другое. Но от этого я не пострадаю. Благодаря
тебе, потому что ты не смирился и пришел в тот день с требованием, чтобы я
поехал с тобой и доказал, что я достоин называться твоим сыном.
Я повернулся, чтобы уйти. Он метнулся вперед, сжимая левой
рукой горлышко бутылки, а могучей правой рукой хватая меня за запястье. С былой
силой он потянул меня вниз, к себе, и прижался губами к моей склоненной голове.
Господи, только бы он не понял! Не дай ему почувствовать,
как я изменился. Я в отчаянии закрыл глаза.
Но я был молодым, далеко не таким жестким и холодным, как
мой господин, нет, и наполовину не таким, даже на четверть. Он почувствовал
только, что у меня мягкие волосы и, может быть, мягкая, но холодная, как лед,
благоухающая зимой кожа.
– Андрей, мой ангел, мой талантливый, золотой сынок! –
Я повернулся и крепко обнял его левой рукой. Я расцеловал всю его голову так,
как ни за что не сумел бы сделать это, когда был ребенком. Я прижал его к
сердцу.
– Отец, не пей больше, – едва слышно попросил я. –
Возьми себя в руки и стань опять охотником. Стань самим собой, отец.
– Андрей, мне в жизни никто не поверит.
– А кто посмеет это сказать, если ты будешь таким, как
раньше? – спросил я.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Я крепко сжал губы, чтобы
он ни в коем случае не заметил подаренные мне вампирской кровью острые зубы,
крошечные зловещие вампирские клыки, которые непременно увидит такой
проницательный человек, как он, прирожденный охотник.
Но он не искал во мне недостатков. Он искал только любви, а
любовь мы смогли дать друг другу.
– Мне пора идти, у меня нет выбора, – сказал я. –
Я тайно улучил момент, чтобы прийти к тебе. Отец, расскажи маме, что это я
приходил в дом, что это я отдал ей кольца и оставил твоему брату деньги.
Я отстранился. Я сел рядом с ним на скамью. Я стянул правую
перчатку и посмотрел на свои кольца – их было семь или восемь, все из золота
или серебра, богато украшенные камнями. Не обращая внимания на громкие
протестующие стоны отца, я стащил их с пальцев одно за другим и вложил в его
ладонь. Какая же она была мягкая и горячая, розовая и живая.
– Забери их, у меня таких море. Я напишу тебе и пришлю еще,
чтобы тебе никогда не приходилось ничего делать, кроме того, что ты любишь:
скакать, охотиться, рассказывать у огня повествования о старых временах. Купи
себе хорошие гусли, купи книги для малышей, купи все, что хочешь.
– Мне ничего не нужно – только ты, сынок.
– Да, а мне нужен ты, отец, но нам ничего не осталось, кроме
этой малости.
Обеими ладонями я взял его лицо. Наверное, неблагоразумно
было демонстрировать таким образом свою силу, но я заставил его остаться на
месте, поцеловал, а затем, тепло обняв на прощание, поднялся.
Я так быстро вылетел из комнаты, что он наверняка ничего не
заметил, разве только услышал стук захлопнувшейся двери.
Пошел снег. Неподалеку я увидел ожидавшего меня Мастера и
пошел ему навстречу. Мы вместе начали подниматься на гору. Я не хотел, чтобы
отец вышел следом за мной на улицу. Я хотел исчезнуть – и чем быстрее, тем
лучше.
Я уже собрался попросить Мастера, чтобы мы воспользовались
вампирской скоростью передвижения и покинули Киев, когда увидел бегом
приближавшуюся к нам фигурку маленькой женщины, чьи тяжелые, длинные меха
волочились по мокрому снегу. В руках она держала какой-то яркий предмет.
Я застыл на месте, Мастер ждал меня. Это моя мать пришла
меня повидать. Она пробиралась к кабаку, неся в руках обращенную лицом ко мне
икону с изображением нахмуренного Христа, ту самую, на которую я так долго
смотрел сквозь трещину в стене.
Я затаил дыхание. Она подняла икону и передала ее мне.
– Андрей... – прошептала она.
– Мама! Прошу тебя, оставь ее для малышей.
Я обнял ее и поцеловал. Она состарилась, ужасно состарилась.
Но это произошло в первую очередь из-за рождения детей – они вытянули из нее
все силы, пусть даже многие из них умерли в младенчестве и им с отцом пришлось
хоронить их в крошечных могилках. Я подумал, скольких детей она потеряла за
годы моего детства. А сколько их было до моего рождения? Своих младенцев,
появившихся на свет слишком маленькими и слабыми, чтобы выжить, она называла
ангелочками.
– Оставь ее себе, – повторил я. Сохрани эту икону в
семье.
– Хорошо, Андрей, – ответила она, глядя на меня
поблекшими, полными муки глазами.
Я видел, что она умирает. Я внезапно понял, что ее снедает
не просто возраст, не тяготы деторождения. Ее гложет изнутри и вскоре
действительно сведет в могилу болезнь. Меня охватил безграничный ужас, страх за
весь смертный мир. Как все просто... Всего лишь утомительная, заурядная,
неизбежная болезнь.
– Прощай, милый ангел, – сказал я.
– И ты прощай, мой милый ангел, – ответила она. –
Мое сердце и душа радуются, видя, каким ты стал прекрасным и гордым князем. Но
покажи мне, правильно ли ты крестишься.
С каким отчаянием она это сказала! Она выразила то, что
камнем лежало у нее на душе. Не приобрел ли я свои бесспорные богатства,
перейдя в западную веру? Вот что ее волновало.
– Мама, это несложное испытание. – Я перекрестился по
нашему восточному обычаю, справа налево, и улыбнулся.
