– Рикардо, пей! – Я прокусил себе язык и выплюнул кровь
на его обращенное кверху, давно не мытое лицо, поблескивавшее жиром
лицо. – Рикардо!!!
Но он был мертв, пуст, а они ушли, оставив его гнить в моей
тюрьме, рядом со мной.
Я пел «Dies irae, dies illa» и смеялся. Три ночи спустя,
выкрикивая проклятия, я оторвал от зловонного трупа Рикардо руки и ноги, чтобы
выбросить тело из камеры. С ним рядом невозможно было находиться! Я вновь и
вновь швырял на решетку вздувшееся туловище, а потом, всхлипывая, упал на землю,
так как не мог заставить себя разорвать его на части. Я заполз в самый дальний
угол, чтобы убраться от него подальше.
Пришла Алессандра.
– Дитя, что мне сказать, чтобы тебя утешить? –
Бестелесный шепот в темноте.
Но рядом появилась другая фигура – Сантино. Повернувшись к
ним, в каком-то случайно просочившемся туда свете, различить который могут
только глаза вампира, я увидел, как он поднес палец к губам и покачал головой,
мягко укоряя ее.
– Он должен остаться один, – сказал Сантино.
– Кровь! – заорал я и, вытянув вперед руки, бросился к
решетке. Они перепугались и поспешили прочь.
Так прошло еще семь ночей, и к концу последней из них, когда
я дошел до такого состояния, что меня не воодушевлял даже запах крови, они
положили жертву – маленького мальчика, уличного ребенка, со слезами молящего о
милосердии, – прямо мне на руки.
– О, не бойся, не бойся, – прошептал я, быстро впиваясь
зубами в его шею. – М-м-м-м, доверься мне, – шептал я, смакуя кровь,
выпивая ее медленно, стараясь не засмеяться от восторга, и на его личико капали
мои кровавые слезы облегчения. – Пусть тебе приснится сон, сон про
что-нибудь красивое и доброе. Сейчас за тобой придут святые. Видишь их?
Потом, насытившись, я лег на спину и начал выискивать на
грязном потолке бесконечно малые звезды из твердого яркого камня или
кремнистого железа, врезавшегося в землю. Я повернул голову в сторону, чтобы не
смотреть на труп бедного ребенка, который аккуратно, словно подготовив его к
савану, уложил у стены за спиной.
В своей темнице я увидел фигуру, точнее, маленький
полупрозрачный силуэт. Кто-то стоял в тени и смотрел прямо на меня. Еще один
ребенок? Я в ужасе поднялся. Призрачное видение не издавало запаха. Я
повернулся и пристально посмотрел на труп. Он лежал в прежнем положении. И
все-таки у дальней стены стоял тот же самый мальчик, маленький, бледный,
потерянный.
– Как это может быть? – прошептал я.
Но жалкое существо не могло ответить. Оно было одето в такую
же белую рубашку, что и труп, и задумчиво смотрело на меня большими бесцветными
глазами.
Откуда-то издалека до меня донесся звук. Шарканье шагов в
длинных катакомбах, ведущих к моей темнице. Не вампирские шаги. Я подтянулся и
чуть-чуть пошевелил ноздрями, пытаясь уловить запах. Сырой, затхлый воздух не
изменился. Единственным запахом в моей темнице оставался аромат смерти, бедного
сломленного тельца.
Я напряг глаза, глядя на цепкий маленький дух.
– Что ты здесь ждешь? – отчаянно прошептал я. –
Почему я тебя вижу?
Он шевельнул губами, как будто намереваясь заговорить, но
лишь едва заметно качнул головой, красноречивым жалобным жестом выражая свое
замешательство.
Шаги приближались. Я еще раз попробовал уловить запах. Но
его не было, не было даже пыльной вони вампирских одежд – только приближающийся
шаркающий звук. Наконец к решетке подошла высокая, похожая на тень фигура
изможденной женщины.
Я знал, что она мертвая. Знал. Я знал, что она мертва, как и
маячивший у стены малыш.
– Поговори со мной, пожалуйста, ну пожалуйста, умоляю тебя,
заклинаю тебя, поговори! – выкрикнул я.
Но призраки не могли отвести глаз друг от друга. Быстро,
почти бегом, мальчик бросился к женщине и поспешил укрыться в ее объятиях, а
она, забрав свое чадо, начала таять, несмотря на то что ее ноги продолжали
царапать жесткий земляной пол, производя тот самый сухой звук, который
возвестил о ее появлении.
– Посмотри на меня! – тихо умолял ее я. – Хоть
одним глазком!
Она остановилась. От видения почти ничего не осталось. Но я
все же заметил, что она повернула голову, и из ее глаз на меня полился тусклый
свет. Потом она беззвучно исчезла, полностью растворилась в воздухе.
В полном отчаянии я лег на спину, машинально протянул руку и
потрогал детский труп, еще чуть теплый.
Призраки являлись мне не каждый раз.
Я не стремился в совершенстве освоить умение их вызывать.
Эти духи, периодически собиравшиеся на сцене, где я совершал
свои кровавые убийства, не были моими друзьями – скорее, они стали моим новым
наказанием, проклятием. Они приходили в минуты моих самых жестоких душевных
страданий, когда их кровь во мне была еще теплой, и в их лицах я не мог
прочесть даже слабого намека, позволявшего надеяться на избавление. Их не
озарял яркий луч светлых чаяний. Может быть, способность их видеть развилась во
мне благодаря голоданию?
Я никому о них не рассказывал. В той гнусной темнице, в
проклятом месте, где неделю за неделей ломалась моя душа, лишенная даже
возможности обрести покой и утешительное забвение в закрытом гробу, я боялся их
и постепенно их возненавидел.
Только много позже я узнал, что большинство других вампиров
их не видят. Было ли это милосердие? Я не знал. Но я забегаю вперед.
Давай же вернемся к тому невыносимому времени, к тем
испытаниям. В таком плачевном состоянии я провел около двадцати недель. Я
больше не верил, что существует яркий, фантастический мир Венеции. Я знал, что
мой Мастер умер. Я это понял. Все, что я любил, погибло.
Я тоже умер. Иногда мне снилось, что я дома, в Киеве, в
Печерской лавре, что я стал святым. В такие моменты мое пробуждение было
мучительным.
Когда ко мне пришли Сантино и седовласая Алессандра, они,
как всегда, вели себя ласково. Увидев меня в таком состоянии, Сантино
прослезился.
– Пойдем ко мне, – позвал он, – идем же. Ты
начнешь заниматься со мной всерьез, идем. Даже такие жалкие создания, как мы,
не должны так страдать. Идем со мной.
Я доверился его рукам, я открыл губы ему навстречу, я
наклонил голову, чтобы прижаться лицом к его груди, и, слушая, как бьется его
сердце, я сделал глубокий вдох, словно до этого момента мне отказывали даже в
воздухе.
Алессандра очень нежно прикоснулась ко мне своими прохладными
мягкими руками.
– Бедный маленький сирота, – сказала она. –
Заблудшее дитя, какой же длинный путь ты прошел, чтобы найти нас.
