Удивительно, но все, что они со мной сделали, показалось мне
нашей общей бедой, общей и неизбежной катастрофой.
Келья Сантино.
Я лежал на полу, меня обнимала Алессандра, она покачивала
меня и гладила по голове.
– Я хочу, чтобы сегодня ночью ты пошел с нами
охотиться, – сказал Сантино. – Ты пойдешь с нами, со мной и
Алессандрой. Мы не позволим другим тебя мучить. Ты голоден. Ты же очень
голоден, правда?
Так началось мое пребывание среди Детей Тьмы. Ночь за ночью
я молча охотился со своими новыми спутниками, со своими новыми возлюбленными,
со своим новым господином и со своей новой госпожой, а когда я был готов
серьезно заняться новыми уроками, Сантино, мой наставник, которому изредка
помогала Алессандра, сделал меня своим учеником, оказав мне таким образом
великую честь, о чем мне не замедлили сообщить, улучив момент, остальные члены
собрания.
Я узнал то, о чем в свое время написал Лестат после моих
откровений, – Великие Законы.
Первый. По всему миру мы составляем общества, у каждого
общества есть свой предводитель, своего рода настоятель монастыря, и мне
предстоит стать таким предводителем. В мои руки будут отданы бразды правления.
Я, и только я, буду определять, когда следует создать нового вампира; я, и
только я, буду следить, чтобы превращение производилось надлежащим образом.
Второй. Темный Дар, ибо у нас это так называется,
запрещается передавать тем, кто не обладает физической красотой, ибо
порабощение Темной Кровью красивых людей более приятно справедливому Богу.
Третий. Нельзя допускать, чтобы создателем нового вампира
становился кто-либо из древних, ибо со временем наши силы возрастают, и кровь
старейших вампиров слишком могущественна для молодых. Свидетельство тому – моя
собственная трагедия, ибо меня создал последний из известных нам Детей
Тысячелетий, великий и ужасный Мариус. Я обладаю силой демона и телом ребенка.
Четвертый. Ни один из нас не смеет уничтожить себе подобного,
за исключением предводителя общества, который должен быть готов в любой момент
решить судьбу непокорного подданного. Всех странствующих вампиров, не
принадлежащих ни к какому обществу, предводитель обязан уничтожать без
промедления.
Пятый. Ни один вампир не имеет права открыть тайну своей
истинной сущности или волшебную силу в присутствии смертного и остаться в
живых. Ни один вампир не имеет права делать какие-либо записи, способные выдать
эту тайну. Смертный мир не должен знать ни одного вампирского имени, и все
свидетельства нашего существования, попадающие в царство смертных, должны
уничтожаться любой ценой, как и те, кто допустил столь ужасное нарушение Божией
воли.
Это еще не все. Мне предстояло изучить множество ритуалов,
песнопений и усвоить целый ряд традиций.
– Мы не входим в церкви, ибо в этом случае Господь поразит
нас молнией, – объявлял Сантино. – Мы не смотрим на распятие, и
присутствия такового на шее смертного достаточно для того, чтобы оставить его в
живых. Мы отводим глаза от изображений Святой Девы и ни в коем случае к ним не
прикасаемся, в какой бы форме они нам ни встретились. Мы трепещем перед ликами
святых.
Но тех, кто пренебрегает защитой Господа, мы разим
Божественным огнем. Мы питаемся, где и когда нам угодно, жестоко, как невинными,
так и теми, кто благословлен красотой и богатством. Но мы не похваляемся перед
миром своими деяниями, не похваляемся и друг перед другом.
Великие замки и залы закрыты для нас, ибо мы ни при каких
обстоятельствах не смеем вмешиваться в судьбу, уготованную Господом нашим для
тех, кто создан по его образу и подобию, иначе, чем вмешиваются в нее паразиты,
или пылающий огонь, или Черная смерть. Мы – проклятие Тьмы. Мы вечны.
А завершив во имя Господа свои труды, мы сходимся вместе,
избегая удобств, богатства и роскоши, в подземельях, благословенных нами для
сна, и лишь при свете огня и свечей мы собираемся, чтобы читать молитвы, петь
песни и танцевать, да, танцевать вокруг костра, тем самым укрепляя волю, тем
самым разделяя свою силу с нашими братьями и сестрами.
Шесть долгих месяцев прошло за изучением этих уроков. В это
время я совершал вместе с остальными вылазки в римские переулки, где охотился и
объедался теми, от кого отвернулась судьба, с легкостью отдав их в мои руки.
Я не искал больше в их мыслях преступления, оправдывающего
мою хищную трапезу. Я больше не тренировался в утонченном искусстве убивать, не
причиняя жертве боли, я больше не стремился избавить несчастных смертных от
жуткого вида моего лица, моих безжалостных рук и острых клыков.
Однажды ночью я проснулся и обнаружил, что меня окружили мои
братья. Седовласая женщина помогла мне подняться из свинцового гроба и
сообщила, что я должен пойти за ними.
Мы поднялись на землю, к звездам. Там горел высокий костер,
как в ночь гибели моих смертных братьев.
Прохладный воздух благоухал весенними цветами. Я слышал, как
поют соловьи. Издалека доносились шепоты и вздохи огромного, кишащего людьми
Рима. Я обратил взгляд к городу. Я увидел семь холмов, покрытых неяркими
дрожащими огоньками. Наверху я увидел подкрашенные золотом тучи, нависшие над
рассеянными по холмам прекрасными маячками, словно небесная тьма готовилась
вот-вот разродиться младенцем.
Я увидел, что вокруг костра образовался плотный круг. Дети
Тьмы стояли в два, а кое-где и в три ряда. Сантино, облаченный в новую дорогую
мантию из черного бархата, – ужасное нарушение наших строгих правил
богослужения – вышел вперед и расцеловал меня в обе щеки.
– Мы отсылаем тебя далеко, на север Европы, – сказал
он, – в город Париж, где глава собрания ушел в огонь, как это рано или
поздно случается со всеми нами. Его дети ожидают тебя. Они наслышаны о тебе, о
твоей доброте, о твоем благочестии, о твоей красоте. Ты станешь их
предводителем, их святым.
Мои братья по очереди подошли поцеловать меня. Мои сестры –
их было меньше – тоже запечатлели на моих щеках поцелуи.
Я молча стоял и слушал песни птиц в соседних соснах, то и
дело буравя взглядом снижающиеся небеса, и думал, пойдет ли дождь, ароматный
дождь, такой чистый и ясный, – единственная дозволенная мне очищающая
вода, сладкий римский дождь, ласковый и теплый.
– Принимаешь ли ты торжественный обет возглавлять общество
согласно Законам Тьмы, согласно воле сатаны и воле его Творца и Господа?
– Принимаю.
– Клянешься ли ты подчиняться любым приказам, поступившим из
римского общества?
– Клянусь.
Слова, слова, слова...
В огонь подбросили дров. Торжественно и мрачно зазвучали
барабаны.
Я заплакал.
Я почувствовал нежное прикосновение рук Алессандры, мягкую
массу ее седых волос на моей шее.
