– Мы либо идем в огонь, либо становимся
легендой, – сказал ему тогда тот, кто принес эту весть.
Потом до Армана доходили слухи о царящем в Риме хаосе, о
множестве претендентов на главенство в обществе, которые, надев черные
капюшоны, вступали в борьбу между собой. И вдруг все словно куда-то исчезли.
С 1700 года он не получал из Италии ни одного известия.
Около полувека Арман не находил в себе сил и не видел достаточной стойкости
духа в тех, кто его окружал, чтобы устроить настоящий шабаш. И все это время он
не переставая думал о старом Мастере, видел во сне Мариуса, одетого в нарядный
костюм из красного бархата, вспоминал полный его прекрасных картин дворец в
Венеции – и ему становилось страшно.
Потом появился новый вампир. Взволнованные подданные
примчались в подземелье под кладбищем Невинных мучеников, чтобы рассказать ему
о новом вампире, который носит подбитый мехом плащ из красного бархата,
безбоязненно входит в храмы, убивает тех, на ком есть распятие, и посещает
места света. Красный бархат!.. Он понимал, что это всего лишь совпадение, и тем
не менее едва не лишился рассудка. Ему казалось, что это нанесенное лично ему
оскорбление, и мысли об этом вампире причиняли Арману невыносимую боль.
Потом появилась женщина. Созданная новым вампиром красавица
с волосами, напоминающими львиную гриву, и такая же сильная, как ее сын.
Вот тогда он и вышел из подземного склепа во главе членов
общества вампиров, чтобы уничтожить нас так же, как когда-то, много веков
назад, в Венеции существа в черных капюшонах уничтожили Мастера и разрушили его
жизнь.
Но он потерпел поражение. Он надел на себя украшенную
кружевами и расшитую золотом одежду. Его карманы были набиты монетами. Разум
наполнился образами и картинами из тысяч прочитанных книг. Он был до глубины
души потрясен тем, что ему пришлось увидеть в местах света, в огромном городе,
который называется Париж, и в ушах его вновь звучали слова, которые когда-то
шептал ему Мастер: «Ты больше никогда не увидишь иного солнца, кроме этого. Но
миллионы ночей станут твоими, и ты узришь свет, который недоступен никому из
смертных. Словно Прометей, ты украдешь его у далеких звезд – вечный и
бесконечный свет, который поможет тебе постичь все тайны мира».
– Я так и не сумел постичь обещанное, – сказал
Арман. – Земля словно отказалась от меня. А вы, Лестат и Габриэль,
напоминаете мне те образы, которые лазурью, кармином и золотом рисовал мой
старый Мастер.
Он продолжал неподвижно стоять в проеме двери, обхватив себя
руками и глядя прямо на нас. И я услышал безмолвно обращенный к нам вопрос:
«Что можете вы узнать от меня? Что я могу вам дать? Все мы
изгнанники Бога. И передо мной не простирается Путь Дьявола, и не звучат в моих
ушах колокола ада!»
Глава 4
Прошел час. Быть может, больше. Все это время Арман
продолжал сидеть возле камина. С лица его давно исчезли следы нашей драки. В
своей неподвижности он казался хрупким, как пустая скорлупа.
Сидящая чуть наискось против него Габриэль тоже не сводила
глаз с огня. Она не проронила ни слова, и ее задумчивое лицо выглядело
изможденным и усталым. Я не мог понять, о чем она думает, и это причиняло мне
боль.
А сам я думал о Мариусе. Мариус… Мариус… вампир, рисовавший
картины в мире живых и отражавший в них жизнь этого мира. Триптихи, портреты,
фрески на стенах его дворца…
И никто в этом реальном мире никогда и ни в чем не
заподозрил его, на него не устраивали охоту и его не изгоняли из общества. Но
свора демонов в черных капюшонах пришла, чтобы сжечь его картины. Те, кто, так
же как и он, были наделены Темным Даром. Интересно, называл ли сам он этот дар
Темным? Они пришли и заявили, что он не имеет права жить и творить среди
смертных.
Перед моими глазами возникла маленькая сцена театра Рено, и
я увидел, как стою и пою на этой сцене, а потом пение перерастает в
оглушительный рев. Никола назвал мое пение «великолепным». А я ответил ему, что
все это ничтожно и не более чем пустяк. И этим своим ответом словно влепил ему
пощечину. В своем воображении я услышал то, что он тогда не произнес: «Позволь мне
получить то, во что я могу верить. Сам ты не сделаешь это никогда».
Триптихи Мариуса украшают соборы и монастырские часовни,
дома богатых людей в Венеции и Падуе. Вампиры никогда бы не осмелились войти в
эти святые места, чтобы сорвать их со стен. А потому они должны висеть там и
поныне. Они существуют где-то, и, возможно, на них даже стоит его подпись.
Изображения выписаны до мельчайших деталей – это поистине шедевры, созданные
вампиром, окружавшим себя смертными учениками и осмелившимся иметь юного любовника,
кровь которого он, быть может, понемногу пил, прежде чем в одиночестве
отправиться на охоту.
Я вспомнил ночь в деревенском кабачке, когда мне вдруг
открылась вся бессмысленность жизни, и беспредельное отчаяние, пронизывавшее
весь рассказ Армана о его жизни, показалось мне бездонным океаном, в котором я
мог утонуть. Это было намного страшнее, чем рухнувшие опоры разума Ники. Три
века абсолютной тьмы и безнадежной пустоты…
Если этот сидящий у камина прелестный ребенок с
золотисто-каштановыми волосами заговорит вновь, из уст его может политься
чернильная чернота, способная затопить весь мир.
Да, именно так и могло бы случиться, если бы не тот, кто
сыграл решающую роль в его судьбе, венецианский художник, еретик, осмелившийся
придать великое значение тому, что он изображал на своих картинах, – а в
его намерениях я не сомневался, – которого существа, нам подобные,
избранники сатаны, превратили в пылающий живой факел.
Видела ли Габриэль во время рассказа Армана эти картины так
же отчетливо, как видел их я? Стояли ли они перед ее глазами так же, как и
перед моими?
Мариус каким-то образом проник в мою душу и отныне останется
там навсегда, равно как и демоны в черных капюшонах, которые превратили великие
картины в ничто.
Чувствуя в груди тупую боль, я размышлял над тем, что
рассказывали странствующие вампиры: что Мариус жив и что его видели в Египте и
Греции.
Мне очень хотелось спросить у Армана, возможно ли, что это
было правдой… Но мне показалось, что такой вопрос будет бестактным с моей
стороны.
– Старая легенда… – прошептал он словно про себя и
медленно, не отрывая взгляда от огня, продолжил: – Легенда, пришедшая из
древности задолго до того, как они разрушили нашу жизнь.
– А если это не так? – отозвался я, в то время как
перед моими глазами проходили видения: я вновь видел множество картин на
стенах. – Быть может, Мариус жив.
