– Ничего подобного! Он просто нашел способ, позволяющий
делать вид, что он живет как обычный смертный. Способ жить вместе со смертными.
Он убивал только злодеев и рисовал, как делают это смертные. Когда ты
рассказывал о нем, ты заставил меня видеть перед собой ангелов, голубое небо и
облака. Он создавал то, что несло в себе доброе начало. И я вижу в нем только
мудрость и полное отсутствие тщеславия. Ему не было нужды раскрывать свою
истинную сущность. Он прожил тысячу лет и все это время больше верил небесным
видениям, которые изображал на своих картинах, чем себе самому.
Арман явно смутился.
– Кого сейчас интересуют дьяволы, рисовавшие ангелов?
– Это всего лишь метафоры, – ответил я. – И
на самом деле все это имеет значение! Если ты хочешь возродиться и вновь
увидеть перед собой Путь Дьявола, это имеет значение! Существует множество
способов нашего существования. Если бы я только мог имитировать жизнь, найти
путь…
– То, что ты говоришь, мне непонятно и мало меня
интересует. Бог давно от нас отказался.
Габриэль бросила на него быстрый взгляд.
– Ты веришь в Бога? – спросила она.
– Да, я всегда верил только в Бога. Это сатана, наш
господин, не больше чем выдумка. И выдуманный господин предал меня.
– Тогда ты действительно проклят! – воскликнул
я. – Ибо тебе прекрасно известно, что твое вступление в братство Детей
Тьмы было бегством от греха, который на самом деле грехом не был.
Арман вскипел от гнева.
– Ты отчаянно жаждешь того, что никогда не можешь
иметь, – возразил он, и голос его неожиданно зазвенел. – Ты смог
провести Габриэль и Никола через барьеры, отделявшие их от тебя, но сам никогда
не вернешься обратно.
– Почему же ты не в состоянии сделать выводы из
собственного рассказа? – спросил я. – Или ты не в силах простить
Мариуса за то, что он не предупредил тебя об их существовании и позволил тебе
попасть в их руки? И теперь не желаешь принять от Мариуса ничего, даже намека
на то, как тебе жить дальше? Я, конечно, не Мариус, но хочу сказать вот что: с
того момента как я ступил на Путь Дьявола, я слышал только лишь об одном
вампире старше меня по возрасту, который мог бы меня чему-то научить. И этот
вампир – Мариус, твой Мастер из Венеции. И сейчас он разговаривает со мной. Он
учит меня бессмертию.
– Ты смеешься надо мной!
– Нет, это не насмешка. А твое сердце разрывается при
мысли о том, чего у тебя уже не будет, – нового объекта для поклонения,
другого источника воздействия и влияния на тебя.
Ответом мне было молчание.
– Мы не можем стать для тебя еще одним Мариусом, –
снова заговорил я, – или мрачным господином Сантино. Мы не художники,
наделенные способностью широкого видения мира, чтобы вести тебя вперед. И не
злобные предводители общества, уверенные в своем праве обрекать на гибель
тысячи себе подобных. А именно такая власть, великое господство и уверенность в
своем праве наставлять других нужны тебе сейчас.
Я невольно вскочил на ноги, подошел поближе к камину и
посмотрел на Армана сверху вниз.
Краешком глаза я увидел, что Габриэль едва заметно кивнула
мне в знак одобрения и на секунду прикрыла глаза, словно позволив себе наконец
вздохнуть с облегчением.
Арман сидел совершенно неподвижно.
– Ты должен пройти через эту пустоту и отыскать то, что
заставит тебя продолжать жить. Если же ты пойдешь с нами, то мы помешаем тебе
сделать это, а ты погубишь нас.
– Но как же мне пережить все это? – Он поднял на
меня полные страдания глаза, и брови его в мучительном раздумье сошлись на
переносице. – С чего начать? Вы ходите по земле словно посланники самого
Бога! Но для меня реальный мир, мир, в котором жил Мариус, недосягаем. Я
никогда в нем не жил. Я бьюсь о стекло, не зная, как проникнуть на другую
сторону.
– В этом я не могу тебе помочь.
– Тебе необходимо узнать нынешний век, – вмешалась
Габриэль.
Слова ее, сказанные очень спокойным тоном, тем не менее
прозвучали как приказание.
Он обернулся в ее сторону.
– Тебе нужно понять, в какое время мы живем, –
продолжала она. – С помощью литературы, музыки, искусства вообще. Ты сам
сказал, что вышел из-под земли. Так научись теперь жить на ней.
Он молчал. В моем сознании вспыхнули вдруг видения: квартира
Ники, в которой все перевернуто вверх дном, кучами сваленная на полу мировая
цивилизация.
– А есть ли для этого лучшее место, чем бульвар и театр
на нем, которые поистине являются центром жизни и отражением всего, что
происходит на свете? – спросила Габриэль.
Он хмуро покачал головой, отказываясь от ее предложения. Но
она настойчиво продолжала:
– Ты обладаешь даром предводителя общества, и твои
подданные все еще там.
Он издал не то вздох, не то вскрик отчаяния.
– Никола не имеет никакого опыта, – настаивала
Габриэль, – он может многое рассказать им о жизни за пределами театра, но
не может по-настоящему управлять. Эта женщина, Элени, очень умна, но она с
удовольствием уступит тебе место.
– Что для меня в их играх? – прошептал он.
– Это способ существования, – ответила
Габриэль. – И это все, что для тебя сейчас важно и нужно тебе.
– Театр вампиров! Я скорее предпочту огонь!
– Подумай хорошенько. Ты не станешь отрицать, что в
этом есть своя прелесть и даже совершенство. Все мы не более чем иллюзорные
образы тех, кого называют смертными, а театр – иллюзорное воспроизведение того,
что называют реальной жизнью.
– Это так отвратительно для меня, – ответил
он. – Лестат совершенно справедливо назвал сие пустячной мелочью. Так,
кажется?
– Это касалось только Никола, потому что Никола выдумал
какую-то поистине фантастическую философию, – покачала головой она. –
А ты не должен ничего изобретать, ты просто должен жить так, как жил, когда был
учеником Мариуса. Живи и познавай этот век. К тому же Лестат не верит в то, что
зло имеет свою цену. А ты веришь. Я знаю, что веришь.
– Я сам есть зло, – с неким подобием улыбки
ответил Арман, и мне показалось, что он готов расхохотаться. – Так что это
не вопрос веры или неверия. Но неужели ты думаешь, что после трехвекового
следования по пути, освященному духовностью, я смогу свернуть на дорогу
сластолюбия и разврата. Мы были святыми проповедниками зла! И я не хочу
становиться обыкновенным злом!
