Почему Роже не написал мне? Что в этой посылке? Почему она
здесь? Отрывочные мысли крутились у меня в мозгу.
Наконец до меня дошло, что я вот уже час сижу в комнате,
заваленной всякого рода чемоданами и пакетами, не спуская глаз с посылки, и что
Габриэль, у которой, видимо, еще не возникло желания в очередной раз исчезнуть,
пристально смотрит на меня.
– Пожалуйста, оставь меня одного, – прошептал я.
– Хорошо. Если ты так хочешь… – ответила она.
Мне было очень важно вскрыть посылку, вскрыть и узнать, что
в ней находится. Но мне вдруг показалось важным и другое: представить себе, что
эта унылая комната – та самая комната в маленьком деревенском кабачке в Оверни.
– Я видел тебя во сне, – вслух произнес я, глядя
на посылку. – Мне снилось, что мы вместе путешествуем по миру, только ты и
я, и что мы оба сильны, чисты и безмятежны. Мне снилось, что мы пьем кровь
только негодяев и преступников, как делал это Мариус, а когда оглядываемся
вокруг себя, то испытываем печаль и благоговейный страх перед тайнами, которые
открылись нам и которыми мы владеем. Но мы полны сил. Мы собираемся жить вечно.
И мы беседовали с тобой, наши «разговоры» продолжались, и не было им конца.
Я хотел сказать еще что-то, но горло перехватило, разум мой
отказывался произносить слова. Я протянул руку и взял письмо, соскользнувшее с
отполированного дерева.
«Как я и опасалась, все закончилось наихудшим образом. Наш
Старший Друг, выведенный из себя выходками Нашего Скрипача, в конце концов
посадил его под замок в вашем собственном жилище. В камеру ему была дана
скрипка, но Скрипачу отрубили руки.
Вы же знаете, что, когда речь идет о таких, как мы,
восстановление конечностей не представляет проблемы. Однако в данном случае Наш
Старший Друг спрятал конечности, о которых я вам говорила, и приказал на пять
ночей лишить нашего раненого пропитания.
В конце концов, после того как вся труппа обратилась к
Нашему Старшему Другу, умоляя его возвратить Н. все, что ему принадлежит,
просьба была исполнена.
Однако Н., обезумевший от голода и боли – подобные испытания
способны полностью изменить какой угодно характер, – погрузился в
непроницаемое молчание и оставался в таком состоянии довольно-таки долгое
время.
Наконец он пришел к нам и заговорил только лишь затем, чтобы
сообщить, что, как положено смертному, он привел в порядок все свои дела. Для
нас приготовлены несколько новых, только что им написанных пьес. А мы в свою
очередь должны все вместе подготовить для него где-нибудь за городом настоящий
древний шабаш и непременно с ритуальным костром. Если же мы этого не сделаем,
он превратит в свой погребальный костер весь театр.
Наш Старший Друг скрепя сердце согласился исполнить его
просьбу. Уверяю вас, такого шабаша вам никогда не приходилось видеть. Когда мы
встали в ритуальный круг и запели со всем доступным нам артистизмом древние
гимны, то в своих париках и черных гофрированных танцевальных костюмах вампиров
выглядели истинными посланцами ада.
– Нам следовало бы сделать это на бульваре, –
сказал он. – Да, вот еще. Пошлите это моему создателю.
И с этими словами он вложил в мои руки скрипку. Мы начали
танец, призванный помочь в достижении положенного состояния исступления, и я
уверена, что никто из нас никогда прежде не был так тронут и не испытывал
такого ужаса, такого горя и печали. Он вошел в огонь.
Понимаю, как подействует на вас эта новость. Но поверьте,
что мы действительно сделали все, что было в наших силах, чтобы предотвратить
это печальное событие. Наш Старший Друг был вне себя от горя. Думаю, вам также
следует знать, что по возвращении в Париж мы обнаружили, что Н. распорядился о
том, чтобы отныне театр официально носил название “Театр вампиров”. К моменту
нашего приезда эти слова уже были написаны на фасаде. А поскольку героями
лучших пьес всегда были вампиры, оборотни и другие не менее сверхъестественные
существа, публика считает новое название очень даже удачным, и никому в голову
не приходит его изменить. Оно как нельзя лучше подходит для современного
Парижа».
Когда много часов спустя я вышел на улицу, то увидел
прячущегося в тени прекрасного бледного призрака – некое подобие юного
французского путешественника, одетого в испачканную землей белую рубашку и
коричневые кожаные башмаки. Лицо его скрывала надвинутая на глаза соломенная
шляпа с широкими полями.
Я, конечно же, сразу узнал ее и вспомнил, что когда-то мы с
нею очень любили друг друга, но на какое-то мгновение мне показалось, что я ее
почти совсем не знаю или не в силах поверить, что это действительно она.
По-моему, я хотел сказать ей что-то обидное, чтобы ранить и
оттолкнуть ее от себя. Но она приблизилась и пошла рядом со мной, и я
промолчал. Я просто дал ей письмо, чтобы ничего не объяснять. Она прочла его и
обняла меня, совсем как когда-то очень давно, и мы зашагали рядом по темным
улицам.
Запах смерти и очагов, песка и верблюжьего навоза… Запахи
Египта… Запахи страны, в которой ничего не менялось на протяжении вот уже шести
тысячелетий.
– Могу я что-нибудь для тебя сделать, дорогой? –
шепотом спросила она.
– Нет, ничего, – ответил я.
Я один виноват во всем. Я соблазнил его, сделал тем, кем он
стал, а потом бросил там одного. Я заставил его свернуть с пути, который лежал
перед ним, и тем самым изменил всю его жизнь. И во тьме неизвестности, лишенный
собственной человеческой судьбы, он пришел к такому концу.
Позже она стояла и молча наблюдала, как я царапаю на стене
древнего храма очередное послание Мариусу. Я рассказал ему о смерти Никола,
скрипача из Театра вампиров, и старался при этом проникнуть в камень так же
глубоко, как мастера Древнего Египта. Эпитафия Ники, веха на пути к забвению,
которую никогда и никто не сможет прочесть.
Мне казалось странным видеть ее рядом с собой. Странно было,
что она проводит возле меня час за часом.
– Ведь ты не собираешься вернуться во Францию? –
спросила она наконец. – Ты не захочешь поехать туда из-за того, что он
сделал?
– Ты говоришь о руках? О том, что он отрубил ему руки?
Она взглянула на меня, и лицо ее сделалось вдруг совершенно
гладким, словно какое-то сильное потрясение лишило его всякого выражения. Но
ведь она знала. Она читала письмо. Что же ее так потрясло? Быть может, тон,
каким были сказаны мои слова?
– Ты думала, что я вернусь туда ради мести?
Она неуверенно кивнула. Она не хотела подсказывать мне эту
мысль.
– Но как я могу? – сказал я. – Это будет
чистейшим лицемерием. Ведь я оставил Ники на их попечение, предоставив им
полную свободу действий.
