– Вот черт! – вырвалось у меня. – Я ожидал
найти здесь письмо! И слуг нет. Они не знали точно, когда мы вернемся.
Мне хотелось послать кого-нибудь за музыкантами. Я только
что насытился, согрелся и вдруг подумал, что мне хочется танцевать.
Неожиданно она шевельнулась и направилась прямиком во двор.
Я увидел, как она наклонилась, потом опустилась на колени
около пруда. Затем приподняла плитки, которыми был вымощен двор, вытащила пакет
и, стряхнув с него песок, принесла мне.
Еще до того как она вынесла его на свет, я понял, что он от
Роже. Значит, письмо пришло до нашего путешествия в верховья Нила, а она его
просто спрятала!
– Зачем ты это сделала?
Я был вне себя от ярости. Выхватив пакет у нее из рук, я
швырнул его на стол.
В эти минуты я ненавидел ее так, как никогда прежде…
– Почему ты спрятала его от меня?
– Потому что хотела получить еще один шанс! –
прошептала она. Подбородок у нее задрожал, губы искривились, а по щекам потекли
кровавые слезы. – Но ты все равно сделал свой выбор!
Я разорвал бумагу. Оттуда выпали вырезки из английских газет
и письмо. Дрожащими руками развернув листок, я начал читать:
«Монсеньор, как вы уже, наверное, знаете, 14 июля толпы
парижан осадили Бастилию. В городе царит хаос. Восстания происходят по всей
Франции. Многие месяцы я безуспешно пытался связаться с вашей семьей, чтобы,
если это будет возможно, вывезти их из страны в безопасное место.
Однако в прошедший понедельник до меня дошли известия, что
крестьяне и арендаторы подняли мятеж против вашего отца и напали на замок. Ваши
братья, их жены и дети, а также все, кто осмелился защищать замок, были жестоко
убиты. Спастись посчастливилось только вашему отцу.
Преданным слугам удалось спрятать его на время осады, а
позже переправить на побережье. В настоящий момент он находится в Новом Орлеане
– бывшей французской колонии в Луизиане. И он умоляет вас помочь ему. Он
совершенно убит горем и окружен чужими людьми. Он умоляет вас приехать».
В письме было что-то еще – извинения, заверения, какие-то
подробности, частности… Но все это не имело никакого значения.
Опустив письмо, я долго сидел, тупо глядя на стол и круг
света от лампы.
– Не езди к нему! – услышал я голос Габриэль, но
он показался мне слабым и едва уловимым в наступившей тишине, которая,
напротив, превратилась в сплошной горестный вопль.
– Не езди к нему, – повторила она.
Из глаз ее струились слезы, и красноватые полоски на щеках
казались нарисованными гримом, как у клоуна.
– Убирайся, – прошептал я. Слово вылетело, но
голос мой не в силах был умолкнуть. – Убирайся! – повторил я. И опять
не смог замолчать. Почти против воли я еще раз крикнул, теперь уже с
нескрываемой и безграничной злобой: – УБИРАЙСЯ!!!
Глава 4
Мне снилась моя семья. Мы обнимали друг друга. Даже Габриэль
в бархатном платье была здесь. Замок был сожжен дотла. Все присланные мною
сокровища либо расплавились, либо превратились в пепел. Все всегда возвращается
в прах. Как там говорится: прах к праху и пепел к пеплу?
Впрочем, не важно. Я вернулся и превратил всех родных в
вампиров. И теперь мы стали семьей де Лионкуров – белолицые красавицы и
красавцы, включая даже младенца, над которым склонилась мать, держа в руках
извивающуюся серую крысу и собираясь накормить ею ребенка.
Мы со смехом целовались и бродили по сгоревшим черным
развалинам – мои белолицые братья, их белолицые жены, похожие на призраков
дети, стайкой охотящиеся за жертвами. А мой слепой отец, совсем как в
библейской легенде, вдруг вскочил с криком:
– Я ПРОЗРЕЛ!
Мой старший брат крепко меня обнял. Нарядно одетый, он
выглядел просто великолепно. Я никогда не видел его таким прекрасным, а
благодаря крови вампира лицо его приобрело открытое и одухотворенное выражение.
– Ты знаешь, это просто чудо, что ты приехал и
преподнес всем нам Темный Подарок! – И он весело рассмеялся.
– Темный Дар, дорогой, Темный Дар, – поправила его
жена.
– Потому что если бы ты не совершил свои обряды, –
продолжил брат, – все мы просто погибли бы.
Глава 5
Дом опустел. Багаж уже был отправлен. Через два дня корабль
покинет Александрию. Со мной остался только один саквояж. На борту корабля сыну
маркиза положено время от времени менять костюмы. И конечно же, со мной была
скрипка.
Габриэль стояла возле арки, ведущей в сад, – изящная,
длинноногая и прекрасная в своем белоснежном платье из хлопка и неизменной
шляпе на распущенных волосах.
Интересно, эти удивительные длинные волосы были распущены
ради меня?
Мое горе становилось все более глубоким. Оно, словно морской
прилив, постепенно вбирало в себя все потери, выпавшие мне как в смертной, так
и в бессмертной жизни.
Позже горе ушло, но ощущение того, что я тону, вернулось
вновь. Я чувствовал себя словно во сне, по которому плыл не по своей воле и
которому не было конца.
Мне вдруг пришло в голову, что волосы ее можно сравнить с
золотым дождем и что поистине, когда смотришь на того, кого любишь, все
поэтические образы мира обретают смысл.
– Скажите, что вам еще нужно от меня, матушка? –
спросил я, обратив вдруг внимание на то, что комната вновь приобрела
цивилизованный вид: стол, лампа, стул…
Все мои ярко раскрашенные птички исчезли – должно быть, их
отнесли на базар, чтобы продать. И серые африканские попугаи, способные прожить
дольше, чем люди, – тоже. А Ники прожил всего тридцать лет.
– Вам нужны деньги?
Глаза ее вспыхнули, стремительно меняя цвет от голубого к
фиолетовому. На какое-то мгновение мне показалась, будто в ней промелькнуло
что-то человеческое. Как будто мы вновь стояли в ее комнате с сырыми стенами,
множеством книг и ярко горящим в камине огнем. А была ли она человечной тогда?
Она наклонила голову, и поля шляпы полностью скрыли от меня
ее лицо.
– Но куда же ты направишься? – неожиданно спросила
она.
– В маленький домик на Рю-Дюмейн в старом французском
городе, который называется Новый Орлеан, – холодно и резко ответил
я. – А что я буду делать, после того как он умрет и навсегда обретет
покой, не имею ни малейшего представления.
– Ты не можешь так думать и поступать! –
воскликнула она.
