Я увидел египетские пальмы, желтый песок пустыни, три
пирамиды над голубыми водами Нила. В изящной формы лодках плыли по реке
египтяне и египтянки, под водой были видны разноцветные рыбы, а над головами
людей летали птицы с пурпурными крыльями.
Везде было золото. Оно украшало сияющее с небес солнце,
сверкающие вдали пирамиды, чешую рыб и перья птиц, рисунки на гибких и тонких
телах египтян, застывших в узких зеленых лодках и пристально вглядывавшихся в
даль.
Я на секунду закрыл глаза, а когда вновь медленно открыл их,
то увидел все совершенно по-новому и понял, что нахожусь в огромной гробнице.
На низком каменном алтаре в окружении лилий стояло нечто
вроде огромного золотого футляра или шатра, украшенного великолепно
выгравированными египетскими изображениями. Воздух, проникавший через пробитые
в толще скалы глубокие колодцы, заставлял колебаться пламя вечно горящих здесь
ламп, шевелил высокие и плоские зеленые листья лилий, стоящих в сосудах с водой
и источающих пьянящий аромат.
Мне казалось, что я даже слышу звуки песнопений, древних
стихов и заклинаний. Страх мой совершенно прошел. Окружающая меня
величественная красота подействовала успокаивающе.
Я не в силах был отвести взгляд от странного футляра на
алтаре. Высота его была больше моего роста, и он был раза в три шире.
Мариус тоже смотрел на него. Я ощущал исходящую силу, поток
излучаемого тепла, потом услышал, как отодвинулся изнутри засов… Двери шатра
приоткрылись.
Я хотел приблизиться, но не посмел. Затаив дыхание, я
смотрел, как раскрываются и откидываются золотые створки, открывая взгляду две
огромные египетские статуи – сидящих рядом мужчину и женщину.
Лучи света скользнули по тонким, великолепно вылепленным
белым лицам, по изящным белым телам, сверкнули в темных глазах.
Как и все египетские статуи, которые мне когда-либо
приходилось видеть, они были первозданно красивы, отличались изяществом
контуров и отсутствием лишних деталей и были поистине великолепны в своей
простоте. Однако от их по-детски открытых лиц веяло холодом и твердостью. Кроме
того, в отличие от всех других виденных мною египетских статуй на них были
одежды из настоящих тканей, а головы их покрывали натуральные волосы.
Мне уже приходилось видеть украшенные таким же образом
статуи святых в итальянских храмах, и должен сказать, что свисающие с холодного
мрамора полотнища бархата не всегда производили на меня приятное впечатление.
Однако эти фигуры были одеты с особой тщательностью.
Густые черные парики с ровно подстриженными над глазами
челками были украшены золотыми диадемами. На обнаженных руках сверкали браслеты
в виде змей, на пальцах сияли перстни.
Одежды были сшиты из белоснежного полотна. На обнаженном до
пояса мужчине было нечто вроде юбки, а на женщине – длинное и узкое, лежащее
красивыми складками платье. На обоих сверкало множество золотых ожерелий,
некоторые из которых украшали великолепные драгоценные камни.
Обе статуи были почти одинаковы по размеру и сидели в
одинаковых позах – со спокойно лежащими на коленях руками. Эта одинаковость
поразила меня не меньше, чем застывшая красота и сверкающие, словно драгоценные
камни, глаза.
Ни одна скульптура не производила на меня такого впечатления
одушевленности, хотя, конечно, ничего живого в этих статуях не было. Возможно,
все дело было в одежде, в переливах света, отражающегося в золотых ожерельях и
темных глазах.
Неужели это Осирис и Исида? Действительно ли на ожерельях и
диадемах я вижу какие-то надписи, или мне это только кажется?
Мариус молчал. Так же как и я, он не отрываясь смотрел на
фигуры, и выражение его лица понять было трудно. Быть может, это была печаль?
– Могу я подойти к ним ближе? – шепотом спросил я.
– Конечно, – ответил Мариус.
Я направился к алтарю, чувствуя себя ребенком, вошедшим в
храм и с каждым шагом испытывающим все большую робость. Остановившись всего в
нескольких шагах от статуй, я посмотрел им прямо в глаза. Они были великолепны
своей глубиной и яркостью переливов света. Они были слишком настоящими!
Я отчетливо видел каждую ресницу, каждый волосок их бровей –
все было сделано с удивительной тщательностью.
С такой же тщательностью были вылеплены и полуоткрытые губы,
за которыми я видел поблескивающий ряд зубов. На тщательно отполированных лицах
и руках я не увидел ни одного изъяна. Они смотрели прямо на меня – так, как
смотрят обычно все статуи или нарисованные фигуры.
Я терялся в догадках. Если это не Осирис и Исида, то кто же
они? Какие древние истины символизируют собой и почему в относящихся к ним
словах так определенно звучит приказ: Те, Кого Следует Оберегать?
Склонив голову набок, я сосредоточенно изучал их лица.
Глаза были карими, с черными зрачками поистине бездонной
глубины и влажными белками, словно покрытыми прозрачным лаком, а губы –
нежнейшего оттенка пепельной розы.
– Позволено ли… – начал я шепотом, оборачиваясь к
Мариусу, и неуверенно замолк.
– Ты можешь прикоснуться к ним.
Однако мне такой поступок показался святотатственным. Я
продолжал рассматривать их – раскрытые ладони, спокойно лежащие на коленях,
длинные ногти, очень похожие на наши и как будто сделанные из сверкающего
стекла.
Я подумал, что могу себе позволить коснуться тыльной стороны
ладони мужчины, что это не будет столь уж святотатственным, однако больше всего
мне хотелось дотронуться до лица женщины. Наконец я неуверенно поднял руку к ее
щеке и позволил себе провести пальцами по совершенной белизне… Потом заглянул в
ее глаза.
Нет, это не может быть камень, я чувствовал, был уверен в
этом! Не может… На ощупь совсем как… А глаза женщины… что-то…
Неожиданно даже для самого себя я отскочил назад.
Точнее сказать, отлетел, опрокинув вазы с лилиями, и с силой
ударился о стену возле самой двери.
Я весь дрожал, и ноги отказывались меня держать.
– Они живые! – воскликнул я. – Это вовсе не
статуи. Они такие же вампиры, как и мы.
– Да, это так, – подтвердил Мариус. – Хотя
само слово «вампир» им неизвестно.
Он продолжал, как и прежде, стоять, спокойно опустив руки и
не сводя взгляда с таинственных фигур.
Потом медленно повернулся, подошел ко мне и взял меня за
правую руку.
Кровь бросилась мне в лицо. Я хотел что-то сказать, но не
мог вымолвить ни слова. Оторвав взгляд от статуй, я уставился на держащую меня
руку.
– Все в порядке, – с печалью в голосе сказал
он. – Я не думаю, что им было неприятно твое прикосновение.
