Смысл его слов не сразу дошел до меня. Наконец я понял…
– Ты хочешь сказать, что ты… Ты не знаешь… Они просто
сидят здесь и… О Боже!
Мне вдруг вспомнились его слова, произнесенные несколько
столетий назад, о которых упомянул в своем рассказе Арман: «Те, Кого Следует
Оберегать, пребывают в мире… или в безмолвии. Большего нам знать не дано».
Меня трясло как в лихорадке. Руки и ноги сильно дрожали.
– Они мыслят, дышат, они живые, как и мы, –
заикаясь, говорил я. – Сколько уже времени они сидят вот так? Сколько?
– Успокойся, – промолвил он, похлопывая меня по
руке.
– О Боже! Боже! – продолжал тупо твердить я, не
находя других слов, а потом едва ли не истерически выкрикнул: – Но кто они? Это
и есть Осирис и Исида? Это они?
– Я не знаю.
– Я хочу уйти подальше от них! Я хочу выйти отсюда!
– Почему? – спокойно спросил он.
– Потому что они… они живые и… и в то же время они не
могут двигаться или говорить!
– Откуда тебе известно, что не могут? – голос его
звучал тихо и успокаивающе.
– Но они не двигаются… В том-то и дело. Не двигаются…
– Идем, – кивнул он. – Я хочу, чтобы ты
присмотрелся к ним повнимательнее. А потом я отведу тебя обратно наверх и, как
обещал, расскажу все, что мне известно.
– Я больше не хочу смотреть на них! Мариус, я честное
слово не хочу! – кричал я, тряся головой и пытаясь вырвать руку.
Однако он крепко держал меня, словно сам был мощной каменной
статуей. Меня не покидала мысль о том, насколько его кожа похожа на кожу этих
статуй – она светилась точно так же, – а его спокойное лицо было таким же
гладким, как у них.
Он становился таким же, как они! Когда-нибудь, по прошествии
вечности, таким же предстоит стать и мне. Если, конечно, удастся прожить столь
долго…
– Мариус, пожалуйста… – умолял я, не думая ни о
позоре, ни о тщеславии.
Единственным моим желанием было поскорее выбраться из этой
комнаты.
– Тогда подожди меня, – сказал он. –
Оставайся здесь.
Он отпустил мою руку, повернулся и пристально посмотрел на
перевернутые мною вазы с цветами и лужи разлитой воды.
И все немедленно оказалось на прежнем месте: цветы вновь
стояли в вазах, лужи с пола исчезли.
Он продолжал стоять, но смотрел теперь на статуи. Я услышал
его мысли. Он приветствовал их, правда весьма своеобразно, не обращаясь к ним
по именам и не упоминая никаких титулов. Он объяснял им причину своего
отсутствия в течение нескольких последних ночей. Рассказал, что был в Египте и
привез подарки, которые вскоре им принесет. Он обещал, что скоро отведет их
полюбоваться морем.
Я начал понемногу успокаиваться. Мой мозг лихорадочно
анализировал все, что мне удалось узнать. Он заботился о них. Он всегда о них
заботился. Он украсил эту комнату именно потому, что на нее были устремлены их
взгляды. Он думал, что им будет приятно любоваться прекрасными картинами и
цветами, которые он приносит.
Однако он не знал ничего наверняка. И мне оставалось лишь
смотреть прямо на них и чувствовать ужас при мысли о том, что они живые и что
они полностью замкнуты в себе!
– Я больше не в силах выносить это, – пробормотал
я.
Мне не нужны были его объяснения, чтобы понять причину его
заботы. Он не мог похоронить их где-нибудь под землей, потому что они не были
лишены сознания. Не мог сжечь их, потому что они были совершенно беспомощны и
не могли дать своего разрешения на это. Господи! Час от часу не легче!
Он оберегал их и заботился о них так, как делали это
язычники, строившие для своих богов храмы, которые должны были служить им
жилищем. Он приносил им цветы.
Я смотрел, как он возжигает благовония – маленький брикетик,
который он достал из шелкового носового платка и положил на маленькое бронзовое
блюдо. Он сказал, что привез благовония из Египта.
К глазам моим подступили слезы. Я и вправду заплакал.
Подняв голову, я увидел, что он стоит, повернувшись к ним
спиной. Они тоже были мне хорошо видны, и я заметил, что он действительно похож
на них – статуя в настоящих одеждах. Мне показалось, что он намеренно
подчеркивает это сходство, лишив всякого выражения собственное лицо.
– Я разочаровал тебя, не так ли? – прошептал я.
– Ни в коем случае, – мягко ответил он.
– Мне очень жаль, что я…
– Я же сказал тебе, все хорошо.
Я подошел чуть ближе. Я чувствовал, что был груб с Теми,
Кого Следует Оберегать. Да, я обошелся с ними грубо. Он доверил мне тайну, а я
не смог скрыть ужаса и отвращения. Я сам был очень недоволен собой.
Я подошел еще ближе. Мне хотелось извиниться перед ними за
свое поведение. Мариус обнял меня и вновь повернулся к статуям. Запах
благовоний был чрезвычайно сильным. В отсветах зажженных ламп их темные глаза
казались живыми и подвижными.
Однако ни одна жилочка не билась под белой кожей, а на самой
коже не было видно ни единой складочки или морщинки. На нежных губах я не
заметил тончайших линий, сохранившихся даже у Мариуса. Не было и размеренного
движения груди, которое свидетельствовало бы о том, что они дышат.
Вслушиваясь в тишину, я не услышал ни биения сердца, ни шума
бегущей по венам крови.
– Но ведь кровь внутри них есть? – спросил я.
– Да, есть.
– А ты…
«Ты приносишь им жертвы?» – хотел спросить я.
– Они больше не пьют кровь.
Даже эта новость показалась мне ужасной. Они лишены и этого
удовольствия. Представить только, как все могло бы происходить! Вот они делают
стремительное движение, убивают свою жертву и вновь застывают в неподвижности.
Нет, невозможно! Мне следовало бы испытать облегчение. Однако ничего подобного
со мной не произошло.
– Много лет назад они еще продолжали пить кровь, однако
всего один раз в год. Я оставлял для них жертвы внутри святилища – злодеев и
преступников, которые были совсем слабы и близки к смерти. Когда я возвращался,
то видел, что жертва принята, однако Тех, Кого Следует Оберегать, я всегда
находил в прежнем положении. Только цвет их лиц слегка менялся. Но я ни разу не
видел хотя бы единой пролитой капельки крови.
