Я был действительно уверен, что это так. Но Мариус предлагал
мне высказать им все, как подобает их положению. А потому я освободил разум от
страхов и предрассудков и сказал все, что полагалось.
– Поговори с ними еще, – продолжал настаивать
Мариус.
Я так и сделал. Я по очереди посмотрел в глаза мужчине и
женщине, и меня охватило странное чувство. «Я считаю вас красивыми! Я считаю
вас несравненно прекрасными!» – я мысленно твердил эти слова как молитву. Точно
так же я, маленьким мальчиком, спрятавшись в высокой траве на лугу возле склона
горы, молил Бога помочь мне убежать из отцовского дома.
Точно так же я разговаривал сейчас с ней, благодарил ее за
то, что она позволила мне приблизиться к ней и к ее тайнам. Я почти физически
ощущал это чувство, оно разливалось по поверхности моей кожи и пронизывало меня
до самых кончиков волос. Я чувствовал, как уходит из меня напряжение, как оно
оставляет мое тело. Глядя в ее бездонные темные глаза, я ощущал небывалую
легкость и чувствовал, как меня окутывают запахи благовоний и цветов.
– Акаша, – произнес я имя, услышанное мною в этот
самый момент.
И оно показалось мне прекрасным. У меня даже волосы
зашевелились. Шатер как будто превратился в пылающую раму, и только в том
месте, где сидел мужчина, было что-то такое, что трудно поддавалось
определению. Почти против своей воли я подошел еще ближе и наклонился вперед,
как будто намереваясь поцеловать женщину. Мне очень хотелось сделать это. Я
склонился еще ниже… И почувствовал вкус ее губ.
Мне вдруг захотелось напоить ее кровью из своего рта, как я
когда-то поил Габриэль.
Все больше и больше подпадая под влияние чар, я заглянул в
неизмеримые глубины ее глаз.
Да что со мной происходит? Я целую богиню прямо в губы! Что
за безумная мысль пришла мне в голову?!
Я отпрянул. И тут же вновь оказался возле противоположной
стены. Я дрожал с головы до ног и сжимал руками голову. На этот раз, правда, я
не перевернул вазы с лилиями, но меня вновь сотрясали рыдания.
Мариус прикрыл двери шатра и заставил задвинуться внутренний
засов.
Потом мы вышли в проход, и он мысленно приказал стоящему в
комнате бревну лечь на место, потом сам вставил в скобы бревно снаружи.
– Идем, мой мальчик, – обратился он ко мне. –
Пора подняться наверх.
Не успели мы пройти и несколько ярдов, как я услышал
какой-то резкий звук. Мариус обернулся и посмотрел назад. По лицу его
скользнула тень.
– Что это? – воскликнул я, прижимаясь спиной к
стене.
– Шатер… они его снова открыли. Ладно. Я вернусь сюда
позже и запру его, прежде чем встанет солнце. А сейчас мы с тобой вернемся в
мою гостиную, и я расскажу тебе свою историю.
Как только мы вошли в ярко освещенную комнату, я буквально
рухнул в кресло и закрыл ладонями лицо. Потом до меня дошло, что Мариус все это
время продолжает стоять возле кресла и не сводит с меня взгляда. Я поднял
голову.
– Она открыла тебе свое имя, – сказал он.
– Акаша, – повторил я. Мне показалось, что это имя
выплыло из водоворота постепенно рассеивающегося сна. – Неужели она
действительно открыла мне его?
Я вновь произнес это имя вслух:
– Акаша! – и вопросительно, с мольбой взглянул на
Мариуса.
Мне хотелось, чтобы он объяснил, почему смотрит на меня с
таким странным выражением на лице.
Я подумал, что, если его лицо снова не приобретет прежнюю
живость и выразительность, я просто сойду с ума.
– Ты на меня сердишься? – спросил я наконец.
– Ш-ш-ш-ш… тихо… – ответил он.
Я ничего не слышал. Вокруг стояла полная тишина, нарушаемая
только шумом моря. Быть может, его привлекло потрескивание фитилей в свечах?
Или вой ветра? Даже глаза статуй не казались столь безжизненными, как глаза
Мариуса в тот момент.
– Ты потревожил их, – шепотом сказал мне Мариус.
Я вскочил на ноги.
– И что это значит?
– Не знаю, – пожал плечами он. – Возможно,
ничего. Шатер по-прежнему открыт, и они сидят в своих обычных позах. Кто может
сказать, что все это значит?
Я вдруг явственно почувствовал, как сильно в течение многих
и многих лет он жаждал это узнать. Я бы даже сказал – веков, но мне самому
трудно пока представить, что такое века. Год за годом он безуспешно пытался
добиться от них хоть какого-нибудь знака. И теперь недоумевал, каким образом
мне удалось заставить ее открыть секрет своего имени. Акаша… Что-то
происходило… Но это были далекие времена Римской империи. Страшные события.
Ужасные. Страдания, невыразимые страдания…
Образы рассеялись. Тишина. Он оказался запертым в комнате,
словно святой, которого низвели с алтаря и оставили в боковом приделе храма.
– Мариус! – шепотом позвал я.
Он очнулся, и лицо его осветила теплая улыбка. Он взглянул
на меня едва ли не восхищенно.
– Я здесь, Лестат, – откликнулся Мариус и
успокаивающе сжал мою руку.
Он сел и жестом предложил мне сделать то же самое. Мы вновь
удобно устроились в креслах лицом друг к другу. Даже свет в комнате действовал
умиротворяюще. Успокаивающим было и темное ночное небо за окнами.
К нему вернулась прежняя живость движений, и в глазах
заиграли веселые искорки.
– Еще нет и полуночи, – начал он. – На
островах все спокойно. Если мне никто не помешает, я думаю, что успею
рассказать тебе всю историю своей жизни.
Глава 5
История Мариуса
Это произошло в городе Массилия на территории Римской Галлии
в тот год, когда мне исполнилось сорок лет. Я сидел в отвратительной прибрежной
таверне и лихорадочно писал свой труд по истории мира.
На редкость грязная, переполненная людьми таверна была
местом постоянных сборищ матросов и бродяг, а также путешественников вроде
меня, которым нравилось общаться с такого рода людьми и которые по-своему даже
любили их, хотя в отличие от меня, например, они в большинстве своем были очень
бедны и не могли прочитать ни строчки из того, что я писал.
Я прибыл в Массилию после долгого и очень полезного для меня
путешествия, во время которого побывал во всех крупных городах Империи. Я
посетил Александрию, Пергам, Афины и везде наблюдал образ жизни и нравы людей,
делал заметки. А теперь я собирался странствовать по городам Римской Галлии.
