Мне не оставалось ничего, кроме как напиваться и бормотать
песнопения и молитвы вместе с Маэлом, у которого при взгляде на меня на глаза
наворачивались слезы.
– Выпусти меня отсюда, негодяй несчастный, –
однажды в порыве крайнего раздражения воскликнул я. – Почему бы тебе
самому, в конце концов, не стать этим богом деревьев? Почему именно меня решили
удостоить этой чести?
– Я уже говорил тебе, что бог поведал мне о своих
желаниях. Я не был им избран.
– А если бы ты оказался его избранником, ты сделал бы
это?
Я устал слушать сказки о древних варварских обычаях и
верованиях, о том, что если человеку угрожает несчастье или болезнь, то он,
чтобы избежать угрозы, должен принести человеческую жертву богу.
– Мне было бы очень страшно, но я принял бы эту
судьбу, – шепотом ответил он. – Известно ли тебе, в чем состоит весь
ужас твоей участи? В том, что твоя душа окажется навеки заключенной в твоем
теле. Она не сможет в момент плотской смерти переселиться в другое тело и в
иное жизненное пространство. Нет, твоя душа навеки останется душой бога. Ты
будешь навсегда лишен возможности умереть и возродиться заново.
Несмотря на мое абсолютное неверие в возможность
реинкарнации и раздражение, вызванное полной убежденностью Маэла в неизбежности
подобных явлений, его слова заставили меня успокоиться и замолчать. Я ощутил
всю силу его суеверного страха и охватившей его печали.
Мои волосы стали густыми и длинными. Жаркое лето уже сменила
прохладная осень. Приближался день великого ежегодного праздника Самайна.
Однако у меня по-прежнему возникало множество вопросов.
– Скольких вы уже превратили в богов подобным же
образом? Чем я привлек ваше внимание? Что нашли вы во мне такого, что заставило
вас избрать именно меня? – спрашивал я у Маэла.
– Я еще никогда не приводил сюда человека, чтобы превратить
его в бога, – отвечал он. – Но бог уже стар, он утратил магическую
силу. С ним произошло ужасное несчастье, однако я не вправе говорить об этом.
Он избрал своего преемника.
Маэл внезапно испуганно замолчал. Он сказал слишком много. В
глубине души его что-то очень беспокоило и пугало.
– Но откуда тебе известно, что он захотел избрать
именно меня? Или у тебя здесь в крепости припрятано еще человек шестьдесят
кандидатов?
Он покачал головой и вдруг с не характерной для него болью в
голосе произнес:
– Мариус, если ты откажешься выпить божественную кровь,
если не станешь отцом нового племени богов, что же тогда будет со всеми нами?
– Друг мой, меня это совершенно не заботит… –
начал было я.
– О, какое ужасное несчастье! – прошептал он.
За этим последовал длинный рассказ о возвышении Рима, о
страшных завоеваниях Цезаря, об уничтожении и вырождении племен и народов,
которые испокон веков жили среди этих гор и лесов, жалобы на то, что вместо
величественных и славных твердынь могущественных племенных вождей выросли
презренные города сначала греков, этрусков, а потом и римлян.
– Друг мой, цивилизации рождаются и умирают, старые
боги уступают место новым.
– Ты не понимаешь, Мариус, – покачал головой
он. – Наш бог не был повержен вашими идолами и теми, кто рассказывает все
эти фривольные и похотливые истории. Наш бог был необыкновенно красив, словно
сама луна создала его и озарила своим светом, он говорил с нами голосом чистым,
как сам свет, и вел нас по жизни в единстве с окружающим миром. Но он был
сокрушен великим несчастьем, и во всех северных землях другие боги погибли.
Такова была месть ему со стороны бога солнца, но каким образом солнце могло
проникнуть в отведенное для тьмы и сна время, ни ему, ни нам не известно. В
тебе наше спасение, Мариус. Ты тот смертный, Который Знает, Который Способен
Учиться и Уже Научился Многому, Ты Тот, Кто Может Отправиться в Нижний Египет.
Я много думал обо всем этом. Я думал о древнем культе
поклонения богу плодородия Осирису и Исиде, которую считали Матерью-землей, о
том, что Тифона, убийцу Осириса, называли солнечным светом.
И вот теперь этот благочестивый посредник между богом и
людьми говорил мне о том, что солнце нашло в ночи бога и тем самым вызвало
страшные несчастья.
В конце концов мой разум отказался работать.
Слишком много дней провел я в одиночестве, предаваясь
пьянству.
Лежа в темноте, я пел про себя гимны Великой Матери. Хотя
она не была для меня богиней. Она не была ни Дианой Эфесской с наполненными
молоком персями, ни ужасной Кибелой, ни даже нежной Деметрой, оплакивавшей
перешедшую в царство мертвых Персефону. Она была той плодородной и щедрой
землей, запах которой доносился до меня сквозь зарешеченные окна дома, ветром,
приносившим сырость и сладкие ароматы мрачного зеленого леса. Она была для меня
луговыми цветами и пахучими травами, водой из горного источника, шум которой я
иногда слышал. Она была для меня всем тем, что еще осталось в этой полупустой
комнате, после того как у меня отобрали почти все. Как и все люди, я знал, что
смена времен года, приход зимы или весны, рост на земле всех растений содержат
в себе скрытую истину и ни в коей мере не зависят от мифов и легенд, на каких
бы языках они ни звучали.
Сквозь решетки на окнах я взглянул на сияющие высоко над
головой звезды и вдруг подумал, что мне суждено умереть совершенно глупо и
бессмысленно – среди чужих людей, обычаи которых для меня совершенно
неприемлемы. И все же торжественность и возвышенность происходящего оказывала
на меня огромное воздействие, заставляя покориться своей участи. Я готов был
сдаться и уже воображал себя в центре неведомых мне грядущих событий,
обладавших тем не менее некой величественной красотой.
Однажды утром, проведя рукой по волосам, я обнаружил, что
они густыми вьющимися волнами спускаются мне на плечи.
В последующие несколько дней в крепости царила необычная
суета, слышались какие-то звуки, чувствовалось оживленное движение, внутри
крепости раздавались шаги тысяч и тысяч ног. Люди все прибывали и прибывали.
Наконец ко мне пришли Маэл и еще восемь друидов. Их
чистейшие белоснежные одежды пахли родниковой водой, в которой были выстираны,
и солнцем, которое высушило их. Волосы у всех были аккуратно расчесаны и
блестели.
Они осторожно и тщательно побрили мне лицо, подстригли на
руках ногти. Потом расчесали волосы и надели на меня такие же белоснежные
одежды. Закрывая со всех сторон белыми покрывалами, они вывели меня из дома и
проводили к белой крытой повозке.
Увидев, что множество одетых в длинные рубахи мужчин
сдерживают огромную толпу, не позволяя никому приближаться ко мне, я впервые
понял, что лишь нескольким избранным друидам позволено видеть меня.
