Я мог лишь молча стоять, моргая и пытаясь взять себя в руки.
А они уже снова очутились на скамье возле стены, застыв в
тех самых позах, в каких ты сегодня вечером видел их здесь, внизу.
Обожженное существо было на грани обморока. Вампир упал на
колени, и причину его ужаса я понимал без всяких объяснений. Много раз, приходя
сюда, он заставал их в разных позах, однако ему никогда не приходилось быть
свидетелем их передвижений. Никогда ему не приходилось видеть Акашу в таком
состоянии.
Меня буквально распирало от гордости, ибо я знал, что было
причиной ее пробуждения. Она приходила ко мне! Однако гордость и возбуждение
тут же уступили место всепоглощающему чувству благоговения, сменившемуся вскоре
печалью и сожалением.
Я заплакал. Я плакал так безутешно, как не приходилось мне
плакать с того самого дня, когда я оказался наедине с древним богом в священной
роще, со дня моей смерти и того момента, когда на меня было наложено великое и
могущественное проклятие. Точно так же плакал ты, когда увидел их впервые. Я
оплакивал их вечное одиночество, неподвижность и то, что им приходится сидеть в
полной темноте в этой убогой комнате, глядя в никуда, в то время как над их
головами погибает Египет.
Богиня, мать, существо – не знаю даже, как ее
назвать, – лишенная разума и безмолвная прародительница смотрела прямо на
меня. Мне это отнюдь не мерещилось. Ее великолепные глаза, окруженные черными
щеточками ресниц, были устремлены на меня. И тут я вновь услышал ее безмолвный
голос, лишенный, однако, прежней силы, – скорее он походил на промелькнувшую
в моей голове мысль:
– Увези нас из Египта, Мариус! Старейший хочет
уничтожить нас. Защити нас, Мариус! Или мы погибнем!
– Может быть, они хотят крови? – рыдая спрашивал
черный призрак. – Может быть, они сошли со своих мест, потому что им требуется
жертва?
– Так иди и добудь им кого-нибудь, – ответил я.
– Я не могу. У меня не хватит на это сил. А они не
хотят подарить мне даже каплю своей исцеляющей крови. Если бы они дали мне хоть
несколько капель, обожженная плоть вновь обрела бы прежнюю форму, а моя кровь
потоком помчалась бы по сосудам. И тогда я смог бы принести им самые щедрые и
великолепные жертвы…
Разумеется, в его речах присутствовала значительная доля
неискренности, ибо им уже не нужны были щедрые жертвы.
– Попробуй еще раз, может быть, сейчас тебе удастся
напиться их крови, – предложил я, хотя это было верхом эгоизма с моей
стороны.
На самом деле мне хотелось посмотреть, что произойдет.
К стыду моему, он действительно приблизился к ним,
поклонился и принялся со слезами умолять дать ему хоть несколько капель
Божественной Крови, такой древней и могущественной, для того чтобы он смог
быстрее излечиться. Он уверял их в своей невиновности, в том, что не по его
вине они оказались погребенными под слоем песка, что таков был приказ
Старейшего… Пожалуйста, молил он, пусть они позволят ему испить из первородного
источника!
И вдруг его обуяла и лишила разума невыносимая жажда.
Вытянув руки, словно когтистые звериные лапы, и обнажив клыки, он коброй
бросился на шею Энкилу.
Все произошло точно так, как описывал мне Старейший: Энкил
поднял руку, и черный демон отлетел в дальний конец комнаты, ударившись спиной
о пол. А рука Энкила тут же вернулась в прежнее положение.
Увидев, что несчастный плачет, я испытал еще более жгучий
стыд. Он был слишком слаб, чтобы добыть жертву для себя или своих подопечных. А
я подговорил его на этот поступок из чистого любопытства. Мрачность и убогость,
которые нас окружали, скрипящий под ногами песок, отвратительный запах горящего
факела и вид спаленного солнцем бедняги, всхлипывающего в углу, совершенно
выбили меня из равновесия.
– Что ж, тогда напейся моей крови, – сказал я,
содрогаясь при одном виде его торчащих клыков и протянутых ко мне рук.
Однако ничем другим помочь ему я не мог.
Глава 12
После того как все закончилось, я приказал черному демону
никого не пускать в склеп. Хотя я не представлял себе, каким образом он может
удержать кого-нибудь и не позволить войти, я отдал ему свои распоряжения с
самым важным видом и поспешил прочь.
Вернувшись обратно в Александрию, я направился в магазин,
торгующий предметами древности, и украл два великолепно расписанных и
украшенных золотыми пластинами саркофага, а вдобавок прихватил значительное
количество полотняных бинтов, в какие заворачивали мумии. Со всем этим я снова
помчался в пустыню и спустился в склеп.
Трудно сказать, чего в тот момент было во мне больше –
смелости или страха.
Как это часто бывает, когда мы отдаем свою кровь или берем
ее от нам подобных, пока обожженный демон насыщался, перед моими глазами
возникали разного рода видения. То, что я мысленно видел, было связано с
Египтом, с его историей, и свидетельствовало о том, что за четыре тысячи лет в
языке, религии и искусстве Египта почти не произошло изменений. Впервые мне
было понятно все, что я видел, и я проникся огромной симпатией и любовью к
Матери и Отцу– как к реликвиям этой страны, не менее значительным, чем ее
пирамиды. Эти видения еще больше разожгли мой интерес и превратили его в нечто
сродни преданности и благоговению.
Должен признаться все же, что я в любом случае похитил бы
Мать и Отца – только ради того, чтобы выжить.
Под впечатлением от приобретенных мною новых знаний и
неведомого мне прежде чувства возвышенной любви к Акаше и Энкилу я приблизился
к ним, чтобы уложить обоих в саркофаги. Я был уверен, что Акаша позволит мне
сделать это, и в то же время сознавал, что Энкил способен одним ударом
размозжить мне голову.
Однако Энкил, так же как и Акаша, подчинился мне без какого
бы то ни было сопротивления. Они позволили мне обернуть их бинтами и уложить в
деревянные саркофаги, имеющие форму тел и украшенные изображениями совершенно
других лиц и длинными иероглифическими надписями, обращенными к мертвым. Они
позволили мне взять их с собой в Александрию.
Держа под каждой рукой по саркофагу, я вышел из склепа,
оставив там обеспокоенного и взволнованного демона.
Из чувства уважения и желания сделать все, как подобает,
едва добравшись до города, я нанял людей и велел им со всей осторожностью
доставить саркофаги в мой дом. Потом я спрятал их в саду глубоко под землей,
все время объясняя вслух Акаше и Энкилу, что им не придется провести в земле
много времени.
