– Я должен рассказать тебе кое-что еще о
сверхъестественных существах, – вновь заговорил Мариус.
– Что именно?
– Я и сам не уверен в своей правоте, но поделюсь с
тобой своими размышлениями. Мне кажется, что, когда нас уничтожают, когда
сжигают дотла, мы можем вернуться, но уже в другом облике. Я сейчас говорю не о
людях, не о реинкарнации, ибо мне неизвестно, что происходит с людскими душами.
Я говорю о нас, о том, что мы живем вечно и, я уверен, возвращаемся обратно.
– Почему ты так думаешь? – спросил я и невольно
подумал о Никола.
– Причины те же, которые заставляют и смертных говорить
о реинкарнации. Некоторые утверждают, что помнят себя в другой жизни. Они
приходят к нам будучи смертными, заявляют, что им все о нас известно, и просят
о возвращении им Темного Дара. Одной из таких была Пандора. Необъяснимо, но ей
было известно очень много. Разве что виной тому было ее богатое воображение,
или каким-то образом ей неосознанно удалось прочесть мои мысли. Вполне возможно,
что и другие смертные обладают невероятными способностями, позволяющими им
улавливать импульсы нашего разума.
Как бы то ни было, их не слишком много. Если даже они
вампиры, то, безусловно, это лишь единицы из тех, кто был уничтожен. Это может
означать, что у остальных просто не хватило сил, чтобы вернуться. Либо они не
захотели. Нам не дано узнать это. Пандора уверяла, что она погибла, когда Мать
и Отец были оставлены под палящим солнцем.
– Боже милостивый! Она родилась вновь как смертная и
захотела опять стать вампиром?
Мариус улыбнулся.
– Ты еще очень молод, Лестат, и противоречишь сам себе.
Как ты представляешь себе возвращение в смертное состояние? Подумай об этом,
когда встретишься со своим смертным отцом.
Признавая справедливость его доводов, я промолчал. Однако
то, что в моем воображении было связано со смертной жизнью, я терять не хотел.
Я предпочитал продолжать свое существование, оплакивая утраченную смертную
сущность. Я был уверен, что моя любовь к смертным теснейшим образом связана с
полным отсутствием страха перед ними.
И вновь что-то отвлекло внимание Мариуса. Он отвернулся и
внимательно прислушался к чему-то. Потом снова обратился ко мне.
– Лестат, впереди у нас не более двух-трех
ночей, – печально произнес он.
– Мариус! – только и смог прошептать я в ответ,
проявив свои чувства несколько сильнее, чем мне бы хотелось.
Единственным утешением могло послужить выражение его лица,
которое в эти мгновения было абсолютно человеческим.
– Ты даже представить себе не можешь, как страстно я
хочу, чтобы ты остался со мной, – заговорил он. – Но настоящая жизнь
там, а не здесь. Когда мы встретимся вновь, я расскажу тебе об очень многом, но
и сейчас ты уже знаешь достаточно. Ты должен поехать в Луизиану и заботиться о
своем отце до самой его смерти. Ты должен многому научиться. Я был свидетелем
жизни и смерти великого множества людей, а ты еще этого не видел. Поверь мне,
мой мальчик, я не хочу тебя отпускать. Мне трудно передать словами мое отчаяние
при этой мысли. Но я обещаю тебе, что, когда придет время, я непременно отыщу
тебя.
– Но почему я не могу вернуться к тебе? Зачем тебе
уезжать отсюда?
– Пора, – ответил он. – Я слишком долго
оставался правителем этих островов. Среди людей возникли подозрения. К тому же
сюда стали заплывать европейцы. Прежде чем приехать сюда, я скрывался в
погребенном под вулканической лавой городе Помпее. Но начавшиеся раскопки на
его руинах заставили меня покинуть убежище. Теперь то же самое происходит и
здесь. Я должен найти другое место, более отдаленное и уединенное, причем
такое, которое еще долго останется безопасным. Откровенно говоря, я никогда не
привез бы тебя на этот остров, если бы собирался остаться на нем.
– Почему?
– Ты сам знаешь. Я не могу позволить, чтобы тебе или
кому-либо еще стало известно, где находятся Те, Кого Следует Оберегать. И
теперь пришла пора поговорить нам о других очень важных вещах. О тех обещаниях,
которые ты должен мне дать.
– Все, что угодно. Но какие обещания ты хочешь от меня
получить?
– Очень простые. Ты никому и никогда не расскажешь о том,
что узнал здесь от меня. Ты никому не должен рассказывать о Тех, Кого Следует
Оберегать. Не должен рассказывать легенды о древних богах. Ты никому не
скажешь, что видел меня.
Я мрачно кивнул. Я ожидал, что он потребует это от меня, и
знал, как трудно мне будет сдержать данные ему обещания.
– Даже если ты расскажешь самую малость, –
продолжал он, – все остальное тут же откроется. И с каждым новым рассказом
о Тех, Кого Следует Оберегать, будет увеличиваться опасность, что их найдут.
– Хорошо, – ответил я. – Но что касается
легенд… нашего происхождения… Разве не могу я рассказать об этом тем, кого
создам?
– Нет, не можешь. Я уже сказал тебе, что если станет
известна хотя бы часть, то неизбежно придется рассказать и все остальное. Кроме
того, если твои новообращенные окажутся христианами, если их разум, как и разум
Никола, будет отравлен христианскими понятиями первородного греха и вины, эти
древние легенды сведут их с ума. Они воспримут их как нечто ужасное и никогда
не смогут ни понять, ни принять. Случайности, языческие боги, непонятные,
страшные обычаи и обряды… Какими бы ограниченными и скудными ни были эти
знания, надо быть готовым к ним, чтобы понять их и усвоить. Будет лучше, если
тебе станут задавать вопросы, а ты будешь рассказывать только то, что сможет
удовлетворить их любопытство. Если же ты сочтешь невозможным для себя
обманывать их, то не говори вообще ничего. Постарайся сделать своих преемников
такими же сильными, как сильны сейчас люди, лишенные веры в Бога. Но запомни
мои слова: никому не пересказывай древние легенды. Это могу делать только я.
– А что ты со мной сделаешь, если я все же расскажу
их? – спросил я.
Мой вопрос настолько поразил его, что на какое-то мгновение
он даже растерялся, но потом расхохотался.
