– Послушай меня, Лестат, – сказал он. – К
западу отсюда есть остров, который не находится под моей защитой. На его северной
оконечности расположен греческий город со множеством прибрежных таверн,
открытых для моряков всю ночь. Садись в лодку и отправляйся туда. Займись
охотой и забудь обо всем, что здесь произошло. Уясни для себя те новые
возможности, которые ты получил вместе с ее кровью. Но постарайся не думать ни
о ней, ни о нем. А самое главное, постарайся ничего не замышлять против него.
Перед рассветом возвращайся обратно в дом. Это не составит для тебя труда. Ты
найдешь дюжину открытых дверей и окон. Сделай так, как я прошу. Ради меня.
Я опустил голову. Во всем поднебесном мире существовало
только одно, что могло отвлечь меня и выветрить из моей головы все мысли – и
благородные, и тревожные. Человеческая кровь, человеческое сопротивление и
человеческая смерть.
Я без возражений направился по мелководью к лодке.
Почти на заре я взглянул на свое отражение в металлическом
зеркале, висящем на стене грязного жилища моряка в одной из прибрежных
гостиниц. Я увидел джентльмена в парчовом сюртуке и отделанной кружевами
рубашке, с порозовевшим от недавно выпитой крови убитого мною человека лицом.
За моей спиной распластался на столе мертвый человек. В руках он все еще сжимал
нож, которым чуть раньше пытался перерезать мне горло. Там же стояла бутылка
вина, в которое была подсыпана отрава и которое я упорно отказывался пить,
придумывая разного рода шутливые отговорки, пока наконец он не потерял терпение
и не решился использовать последнее средство. Его мертвый товарищ валялся на
кровати.
Я продолжал смотреть в зеркало на молодого повесу с копной
светлых волос.
– Что ж, не будь я вампир Лестат… – произнес я
вслух.
Однако вся кровь мира не могла избавить меня от ужасных
видений, возникших перед моими глазами, едва я вернулся к себе и лег отдыхать.
Я не мог перестать думать о ней и о том, ее ли смех я слышал
во сне в прошлый раз. Я не мог понять, почему вместе со своей кровью она не
послала мне никаких видений. Но не успел я закрыть глаза, как перед моим
мысленным взором стали проноситься навеянные магией и потому находящиеся за
пределами сознания картины одна восхитительнее другой. Мы вместе шли по
огромному залу дворца – не этого, но тем не менее знакомого мне. Кажется, это
был дворец в Германии, где сочинял свою музыку Гайдн. И она говорила со мной
так спокойно и обыденно, словно делала это уже тысячи раз: «Расскажи мне обо
всем – о том, во что теперь верят люди, о том, что ими движет, обо всех
изобретениях и чудесных открытиях…» На ее голове была сделанная по последней
моде шляпа с белым пером, прикрепленным к широким полям, и с белой вуалью,
повязанной поверх шляпы и заканчивающейся бантом под подбородком. А ее лицо
было таким юным…
Когда я открыл глаза, то сразу понял, что Мариус уже ждет
меня. Действительно, я застал его в своей комнате. Он стоял возле пустого
футляра от скрипки, повернувшись спиной к окну, за которым шумело море.
– Тебе придется уехать немедленно, малыш, –
грустно сказал он. – Я надеялся, что у нас будет больше времени, но увы…
Лодка уже готова и ждет тебя.
– Это из-за моего поступка? – в отчаянии от того,
что меня прогоняют, спросил я.
– Он устроил погром в святилище, – ответил Мариус,
но тон его голоса призывал меня сохранять спокойствие. Одной рукой он обнял
меня за плечи, а в другую взял мою дорожную сумку, и мы направились к
двери. – Я прошу тебя уехать, потому что только так мне удастся
утихомирить его. Но я прошу тебя помнить не его гнев, а все то, что я рассказал
тебе, и не сомневаться, что мы встретимся вновь.
– Ты боишься его, Мариус?
– Нет, что ты, Лестат. Ты можешь быть спокоен. Он уже
не раз вытворял нечто подобное. Поверь, он сам не ведает, что творит. В этом я
совершенно уверен. Он знает лишь одно: кто-то посмел встать между ним и Акашей.
Необходимо только время, чтобы он впал в прежнее состояние.
Он снова использовал то же самое выражение: «впал в прежнее
состояние».
– А она продолжает сидеть, словно не сходила с места?
– Я хочу, чтобы ты немедленно уехал, только потому, что
не желаю провоцировать его, – сказал Мариус, выходя вместе со мной из дома
и направляясь к выбитым в склоне горы ступеням. – Какой бы великой ни была
наша способность одним усилием воли заставлять двигаться предметы, воспламенять
их или причинять какой-либо иной вред, она не распространяется на большие
расстояния. Вот почему я хочу, чтобы этой же ночью ты уехал и отправился в Америку.
Так ты сможешь скорее вернуться ко мне, когда его возбуждение пройдет и он обо
всем позабудет. А я не забуду ничего и буду тебя ждать.
Когда мы подошли к краю скалы, я увидел внизу стоящую в
бухте галеру. Мне казалось невероятным, что я должен покинуть Мариуса и уехать
с острова прямо сейчас.
– Тебе нет нужды спускаться со мной, – промолвил
я, беря у него из рук сумку и стараясь не казаться чересчур удрученным. В конце
концов, я сам во всем виноват. – Я не хочу лить слезы в присутствии
посторонних. Попрощаемся здесь.
– Если бы только мы могли побыть вместе хоть еще
несколько ночей! – воскликнул он. – Мы могли бы спокойно обдумать
все, что произошло. Но моя любовь останется с тобой навсегда. И постарайся не
забывать то, что я говорил тебе. Когда мы встретимся вновь, у нас будет
множество тем для разговоров… – Он вдруг замолчал.
– В чем дело, Мариус?
– Скажи мне правду: ты жалеешь о том, что я нашел тебя
в Каире и привез сюда?
– Как ты мог подумать об этом? Я жалею только об одном:
о том, что уезжаю. А вдруг я не смогу найти тебя снова или ты не найдешь меня?
– Когда придет время, я непременно тебя найду. И помни:
у тебя всегда есть возможность позвать меня так же, как ты звал меня прежде.
Когда я услышу твой зов, то ради того, чтобы на него ответить, преодолею такие
расстояния, какие никогда не стал бы преодолевать по собственной воле. В нужный
момент я непременно откликнусь на твой зов. В этом можешь не сомневаться.
Я лишь молча кивнул. Мне хотелось сказать ему так много, но
я не в силах был вымолвить ни слова.
Мы долго стояли обнявшись. Потом я повернулся и начал
медленно спускаться к морю. Я ни разу не оглянулся и думаю, что Мариус понял
почему.
Глава 17
Я сам не представлял себе, как сильно я нуждаюсь в «мире»,
пока мой корабль не вошел наконец в мрачный и темный залив Сен-Жан и я не
увидел на фоне ясного неба черную рваную линию заболоченного берега.
