К тому моменту, когда я ее создал, она успела прожить не
более шести лет своей коротенькой смертной жизни. И хотя она все равно бы
умерла, не сделай я того, что сделал, – так же как умер бы Луи, если бы я
не взял его к себе, – с моей стороны это был дерзкий вызов богам, за
который впоследствии нам с Клодией пришлось расплатиться сполна.
Однако обо всем этом рассказал Луи в своем «Интервью с вампиром».
Несмотря на все противоречия и абсолютное непонимание многих событий и явлений,
ему удалось точно передать те обстоятельства, при которых Клодия, Луи и я
встретились, и атмосферу, в которой мы прожили вместе шестьдесят пять лет.
В течение всего этого времени мы были самыми совершенными
воплощениями нам подобных – трое приносящих смерть охотников, одетых в шелк и
бархат, наслаждающихся таинственностью собственного существования в таком
великолепном городе, каким был Новый Орлеан. Этот город позволял нам буквально
купаться в роскоши и беспрерывно поставлял нам новых жертв.
И хотя Луи не знал этого, когда создавал свою летопись,
шестьдесят пять лет – это поистине феноменальный срок для любых связей и
отношений в нашей среде.
Что же касается той лжи, которую он напридумывал, то я
прощаю его, потому что причиной тому послужили его богатое воображение, горечь
и ожесточение, которые он носил в своем сердце, и его тщеславие, в конечном
счете не столь уж сильное. Я намеренно не проявлял при нем и половины своих возможностей,
ибо он мучился сознанием неизгладимой вины и испытывал отвращение к
превращенному себе.
Даже его необыкновенная красота и бесконечное очарование
оставались для него тайной. Мне кажется, заявление о том, что я стремился
завладеть им ради плантаций, можно объяснить скорее его скромностью, чем
глупостью.
Я вполне понимаю и его убеждение в том, что я был простым
крестьянином. В конце концов, он был одновременно утонченным и ограниченным
сыном среднего класса, претендующим, как и все колонисты-плантаторы, на
истинный аристократизм, хотя он понятия не имел о настоящих аристократах, а я
происходил из древнего рода феодалов-землевладельцев, и мои предки имели
обыкновение облизывать пальцы во время обеда и швырять через плечо кости
собакам.
Когда он заявляет, что я издевался над невинными людьми,
сначала заводя с ними дружбу, а потом убивая их, откуда ему знать, что я
охотился почти исключительно на жуликов, воров и убийц, храня верность данной
себе в душе клятве убивать только всякого рода злодеев. Я и сам не ожидал от
себя столь твердого соблюдения собственного обета. Молодой француз-плантатор,
например, которого Луи так идеализирует в своем рассказе, на самом деле был
распутником, убийцей и карточным шулером. В тот момент, когда я убил его, он
был готов уже подписать документы и отдать принадлежащую его семье плантацию в
уплату карточного долга. А те две проститутки, которых я убил на глазах у Луи
только ради того, чтобы досадить ему, напоили и ограбили многих матросов,
которых после этого уже никто не видел в живых.
Впрочем, все это действительно незначительные мелочи. Он
рассказал обо всем так, как сам воспринимал и оценивал события.
По сути своей Луи был поистине кладезем пороков и изъянов,
демоном, который как никто другой умел произвести обманчивое впечатление и
показаться вполне человечным. Даже Мариус не смог бы вообразить себе столь
сострадательное и склонное к размышлениям существо, джентльмена до мозга
костей, додумавшегося учить Клодию пользоваться столовыми приборами, притом что
она, благослови, Господи, ее черную душу, совершенно не нуждалась ни в ложке,
ни в вилке.
Его полная слепота в отношении порывов и переживаний других
была неотъемлемой частью его очарования наряду с беспорядочной гривой черных
волос и вечно трагическим выражением, застывшим в его зеленых глазах.
Стоит ли мне рассказывать вам о том, как, несчастный и
охваченный беспокойством, он не раз приходил ко мне и умолял никогда его не
покидать, о наших с ним разговорах, о том, как мы разыгрывали перед Клодией
сценки из пьес Шекспира, чтобы хоть немного развлечь ее, или рука об руку
отправлялись в прибрежные кабачки или на респектабельные балы, чтобы
потанцевать с очаровательными смуглокожими квартеронками?
Все это вы можете прочесть между строк и обо всем
догадаться.
Важно лишь то, что, сделав его вампиром, я обманул и предал
его. Так же как и Клодию. И я прощаю ему глупости, которые он написал, потому
что он рассказал правду о мрачном удовлетворении, которое получали все мы и на
которое совсем не имели права в те прекрасные десятилетия девятнадцатого века,
когда исчезли вычурность и чванливое позерство прежних времен и чудесная музыка
Моцарта и Гайдна уступила место величественной музыке Бетховена, иногда
казавшейся мне удивительно похожей на мои воображаемые колокола ада.
У меня было все, что я хотел, что я всегда жаждал иметь. У
меня были они.
Это позволяло мне хотя бы на время забыть о Габриэль, о
Ники, даже о Мариусе и пустых глазах и бесстрастных лицах Тех, Кого Следует
Оберегать, о ледяном прикосновении руки Акаши и жаре, которым была наполнена ее
кровь.
Однако я всегда хотел узнать еще очень многое. Чем можно
объяснить столь продолжительную жизнь, описанную им в «Интервью с вампиром»?
Почему нам удалось просуществовать столь долго?
В течение всего девятнадцатого века писатели «раскрывали
секреты» вампиров. Создание доктора Полидори лорд Рутвен уступил место сэру
Френсису Варнею, герою дешевых ужастиков, а после появилась восхитительная и
чувственная графиня Кармилла Карнштейн Шеридана Ле Фану.
И наконец – величайшая пародия на вампиров косматый славянин
граф Дракула, который, несмотря на умение превращаться в летучую мышь и
дематериализоваться, когда ему вздумается, как улитка ползает по стенам
собственного замка – видимо, ради собственного развлечения. Все эти выдуманные
создания в определенной мере удовлетворяли ненасытный аппетит любителей
«средневековых и фантастических романов».
Мы трое воплощали в себе самую сущность распространенных в
девятнадцатом веке представлений о нам подобных – мы были холодны и надменны,
как истинные аристократы, всегда элегантны и совершенно безжалостны, мы были
преданы друг другу и всегда готовы защищать свои владения. Правда, никто из нам
подобных нас не тревожил.
Возможно, нам удалось поймать тот самый подходящий момент в
истории и найти необходимый баланс между чудовищным и человеческим. Уловить
время, когда рожденная моим воображением «романтика вампиров» должна была
обрести свое очарование и воплотиться в развевающемся черном плаще, черном
цилиндре и в выбивающихся из-под лиловой ленты сверкающих локонах маленькой
девочки, волнами падающих на пышные рукава ее полупрозрачного шелкового платья.
