В этих таких простых на первый взгляд словах был заключен
огромный смысл.
– У нас еще будет для этого время, – сказал
я. – У нас будет много времени. Ничего не случится. Вот увидишь.
Я то смотрел на него, то отводил взгляд в сторону, как будто
его зеленые глаза причиняли мне боль. Говоря современным языком, он
действительно был как лазерный луч. Одновременно и нежный, и поистине
смертоносный. Его жертвы всегда влюблялись в него.
Я и сам любил его. Несмотря ни на что. Можно себе
представить, какой великой способна стать любовь, если у тебя в распоряжении
целая вечность, чтобы лелеять и оберегать ее. Мне понадобилось лишь несколько
мгновений, чтобы она вспыхнула во мне с новой силой, чтобы ощутить ее опаляющий
жар.
– Как можешь ты утверждать это с такой уверенностью,
Лестат? – спросил он.
Услышав, как он произнес мое имя, я испытал странное, почти
чувственное волнение. Но я не мог заставить себя столь же естественно
произнести его имя – Луи.
Мы медленно шли без всякой цели. Его рука спокойно и нежно
обнимала меня, а моя, в свою очередь, свободно обвилась вокруг его тела.
– Нас охраняет целая армия смертных, – говорил
я. – Телохранители будут рядом с моими ребятами и в вертолете, и в
лимузине. А сам я от аэропорта до места поеду один на своем «порше», что
значительно облегчит мне задачу и позволит защитить себя в случае
необходимости. Кроме того, нас будет сопровождать самый настоящий почетный
эскорт мотоциклистов. Да и что может сделать мне горстка ослепленных ненавистью
юнцов, этих произведений нынешнего, двадцатого, века? Эти идиоты пользуются
телефоном, чтобы выкрикивать свои угрозы.
– Их вовсе не горстка, а гораздо больше, –
промолвил он. – А как быть с Мариусом? Твои враги только и заняты
обсуждением вопроса о том, правду ли ты рассказал о Мариусе и существуют ли в
действительности Те, Кого Следует Оберегать…
– Это вполне естественно. А ты? Ты веришь, что все это
правда?
– Да. Я понял это, как только прочитал твою
книгу, – ответил он.
Мы оба замолчали, и, возможно, каждый из нас в эти минуты
вспомнил то любознательное бессмертное создание, которое много-много лет назад
задавало мне один и тот же вопрос: как и откуда все это началось?
Слишком больно вспоминать. Это все равно что доставать из
архива старые фотографии и, стерев с них пыль, видеть, что изображение и краски
по-прежнему сохранились. Это фотографии наших давно ушедших предков, а значит,
и нас самих.
Я нервно откинул со лба волосы и подставил лицо прохладному
ветерку. Жест, свойственный главным образом смертным и не слишком характерный
для нас.
– Почему ты так уверен, – поинтересовался
он, – что Мариус не покончит с твоим экспериментом и с тобой, едва ты
ступишь на сцену?
– А ты считаешь, что кто-либо из древних способен на
это?
Он надолго задумался и, как всегда в таких случаях,
углубился в свои мысли, забыв обо всем на свете и о моем присутствии в том
числе. Мне вдруг показалось, что мы с ним вновь в нашем старом доме, тускло
освещенном газовыми лампами, я даже услышал звуки и ощутил запахи прежних
времен. Мы вновь сидим в гостиной нашего дома в Новом Орлеане перед камином, в
котором горят угли, и все вокруг постепенно стареет и ветшает. Все, кроме нас.
Но он стоял здесь, рядом со мной, – дитя нового века в
бесформенном свитере и поношенных джинсах – и задумчиво смотрел вдаль, на
смутно вырисовывающиеся во тьме холмы. В его затуманившихся глазах проскакивали
искорки внутреннего огня, волосы растрепались. Очнувшись от долгого сна, он
медленно выпрямился.
– Не знаю, но мне кажется, что, если твое поведение
выведет из себя древних, они постараются разделаться с тобой.
– А тебя это волнует?
– Ты же знаешь, что да.
Его лицо слегка порозовело. И стало еще больше походить на
лицо обычного человека. По правде говоря, он меньше, чем кто-либо другой из
известных мне бессмертных, отличался от обычных людей.
– Ведь я же здесь, – тихо добавил он.
Я почувствовал в его голосе боль, которая словно рудничный
пласт пронизывала его тело, и этот пласт способен был доносить чувства до самых
глубин души.
Я кивнул. Потом глубоко вздохнул и отвернулся. Как бы мне
хотелось сказать ему все, что я чувствовал и должен был сказать. Я обязан был
признаться, что люблю его. Но я не в силах был сделать это – меня переполняли
эмоции.
– Что бы ни случилось, я ни о чем не пожалею… –
сказал я. – Оно стоит того, если таким образом мне хотя бы на короткое
время удастся собрать вас вместе – тебя, Габриэль, Армана и… и Мариуса. А вдруг
появится и Пандора? И Маэл. И кто знает, сколько еще. Что, если все древние
соберутся вместе? Ведь оно стоит того! А все остальное меня не волнует.
– Неправда, волнует, – с улыбкой возразил он. Я
чувствовал, что мои слова произвели на него впечатление. – Ты просто
уверен, что это будет захватывающее приключение и что в любом случае ты выйдешь
из битвы победителем.
Я опустил голову, чтобы скрыть смех. Совсем по-человечески
сунув руки в карманы брюк – в последнее время это стало весьма распространенным
жестом, – я пошел по траве вперед. Даже в эту холодную калифорнийскую ночь
трава по-прежнему пахла солнцем. Я не стал рассказывать ему о своих чисто
человеческих чувствах – о желании выступать на сцене, о той безумной радости,
которая охватывает меня всякий раз, когда я вижу себя на экране телевизора или
на конвертах наших альбомов, выставленных в витринах магазинов по всему
Северному побережью.
Он шел рядом со мной.
– Не кажется ли тебе, что, если бы древние хотели
уничтожить меня, они бы давно это сделали?
– Нет, – ответил он. – Я видел тебя и следил
за тобой. Но до этого я очень долго не мог тебя разыскать. А ведь я пытался
найти тебя с того момента, как услышал о твоем возвращении.
– А где ты об этом услышал?
– Во всех крупных городах существуют места встреч
вампиров. Уверен, что ты и сам уже знаешь об этом.
– Не знаю. Расскажи мне о них.
– Это в основном бары, которые мы называем явками
вампиров, – с иронической улыбкой начал объяснять он. – Конечно же,
их постоянными посетителями являются прежде всего смертные, а мы узнаем эти
заведения по вывескам. В Лондоне это «Доктор Полидори», в Париже – «Ламия».
Есть еще «Бела Лугоши» в Лос-Анджелесе, «Кармилла» и «Лорд Рутвен» в Нью-Йорке.
Здесь, в Сан-Франциско, пожалуй, самое красивое и лучшее место из всех – кабаре
«Дочь Дракулы» на Кастро-стрит.
