Вокруг не было видно ни души. Я подъехал к небольшой церкви,
и вдруг к ощущению беспредельного счастья, которым я был охвачен, примешалось
чисто человеческое желание, импульсивный порыв.
Я быстро спешился, подошел к двери ризницы и подергал ее за
ручку. Замок легко открылся, и я прошел к ограде перед святым престолом.
Мне трудно объяснить, что я в тот момент чувствовал.
Наверное, мне хотелось, чтобы что-нибудь произошло. Я ощущал себя кровавым
убийцей. Но молния не ударила. Я смотрел на красные отблески свечей на алтаре,
видел застывшие во тьме неосвещенных витражей фигуры святых.
В полном отчаянии я шагнул за ограду святого престола и
прикоснулся к дарохранительнице, потом открыл маленькие дверцы и вынул оттуда
украшенную драгоценными камнями дароносицу, обладавшую, как говорили,
чудодейственными силами. Но никаких сил я не ощутил. Ничего такого, что нашло
бы хоть какой-то отклик во мне. Я обнаружил лишь золото, картон и воск… и еще
свет.
Я склонил голову к самому алтарю, став похожим, должно быть,
на священника во время мессы. Затем поднялся, захлопнул дарохранительницу и
привел все вокруг в прежний вид, чтобы никому и в голову не пришло, что здесь
было совершено святотатство.
После этого я обошел всю церковь. Мрачные картины и зловещие
статуи буквально завораживали меня. Я вдруг понял, что способен видеть не
только великолепные произведения искусства, но и весь процесс их создания
художниками и скульпторами. Я видел, каким именно образом покрытая лаком
поверхность отражает лучи света. Замечал каждую ошибку в изображении и каждый
особенно выразительный фрагмент. Размышлял о том, какими глазами буду
рассматривать теперь творения великих мастеров, если сейчас не в силах оторвать
взгляд от примитивных изображений, нарисованных на штукатурке. Я опустился на
колени и принялся разглядывать рисунок мраморных плит, пока вдруг не обнаружил,
что лежу, распластавшись на каменном полу и уставясь в него широко раскрытыми
глазами.
Я начинал терять над собой контроль. Дрожа с головы до ног,
со слезами на глазах я поднялся, и мне показалось, что горящие вокруг свечи и
лампады ожили. От этой мысли мне едва не сделалось дурно.
Пора уходить отсюда. Мне следует пройтись по деревне.
Я провел в деревне два часа, и за все это время меня почти
никто не видел и не слышал.
С удивительной легкостью я перепрыгивал через заборы или
взлетал на низкие крыши домов. Я мог соскочить на землю с высоты третьего этажа
или залезть на отвесную стену, цепляясь ногтями и кончиками пальцев ног за щели
между камнями и выступы штукатурки.
Я заглядывал в окна и видел спящие среди смятых простыней
супружеские пары, младенцев в колыбелях, пожилых женщин, занимающихся шитьем
при тусклом свете огня.
Все эти домишки выглядели кукольными. Прекрасная коллекция
игрушек с крошечными стульчиками, отполированными каминными досками, аккуратно
заштопанными занавесками и чисто вымытыми полами внутри.
Я смотрел на все это глазами существа, никогда не имевшего
отношения к такой жизни и теперь с удовольствием любовавшегося каждой деталью.
Висящий на крючке белоснежный фартук, изношенные башмаки, стоящие у очага,
кувшин возле кровати…
А люди… люди были просто изумительны.
Я остро чувствовал их запах, но был сыт и потому относился к
нему совершенно спокойно. Мне нравились их розовая кожа, изящные руки и ноги,
отточенные движения и вообще весь ход их жизней, словно сам я никогда не был
одним из них. Мне казалось замечательным даже то, что у них по пять пальцев на
каждой руке. Во сне они зевали, вскрикивали, вертелись с боку на бок. Я был
совершенно очарован ими.
Если они разговаривали, то даже самые толстые стены не
мешали мне отчетливо слышать их голоса.
Но самым удивительным открытием, которое я сделал в процессе
своих исследований, был тот факт, что я мог читать мысли людей, точно так же,
как читал незадолго до этого мысли убитого мной в башне злобного слуги. Горе,
несчастье, надежды и ожидания… Они словно витали в воздухе: одни походили на
слабые дуновения ветерка, другие же пугали, словно мощные порывы ураганного
ветра, а некоторые рассеивались так быстро, что я не успевал даже уловить их источник.
Надо отметить, что это нельзя было назвать чтением мыслей в
полном смысле слова.
Мысли банальные, незначительные не доходили до моего
сознания, а когда я погружался в собственные размышления, разум мой оказывался
закрытым даже для наиболее сильных и страстных человеческих порывов. Короче
говоря, я воспринимал только сильные эмоции и лишь тогда, когда сам этого
хотел. Но встречались мне и такие люди, которые даже в пылу безграничного гнева
не позволяли мне проникнуть в их разум и что-либо узнать.
Эти открытия потрясли меня, в высшей степени поразили, как и
вдруг увиденная мною красота всего окружающего, прелесть, казалось бы, самых
обыденных вещей. И в то же время я отчетливо сознавал, что за всем этим кроется
бездна, в которую я могу неожиданно рухнуть.
Ведь после всего случившегося я уже не принадлежал к числу
живых и теплых чудес совершенства и невинности. Теперь они должны были стать
моими жертвами.
Настало время покинуть деревню, я уже достаточно узнал здесь
всего. Но прежде, перед тем как уйти, я осмелился предпринять еще один,
последний, шаг. Я не мог удержать себя от этого поступка. Я просто обязан был
его совершить.
Высоко подняв воротник красного плаща, я зашел в кабачок,
отыскал в нем место подальше от огня и приказал принести стакан вина. Все
посетители обратили на меня внимание, но отнюдь не потому, что заметили
сверхъестественную природу нового посетителя. Нет, они просто разглядывали
богато одетого джентльмена! Чтобы убедиться в правильности своих предположений,
я пробыл в кабачке примерно двадцать минут. Никто, даже тот человек, который
мне прислуживал, абсолютно ничего не заметил! Надо ли говорить, что я не
притронулся к вину. Мой организм теперь не переносил даже винного запаха. Цель
моя состояла совсем в другом. Отныне я точно знал, что способен одурачить
смертных! Я уверился в том, что могу свободно жить среди них!
Я покинул кабачок в самом радужном настроении, а когда
добрался до леса, помчался со всех ног. Вскоре я уже бежал так быстро, что небо
и деревья слились перед моими глазами в сплошном мелькании. Я почти летел!
Наконец я остановился и принялся скакать на месте и
танцевать. Я хватал с земли камешки и забрасывал их так далеко, что не видел,
где они падали. Наткнувшись на полный соков толстый ствол поваленного ветром
дерева, я приподнял его и, словно тонкую веточку, переломил о колено.
