– Ну разве я не говорила тебе? – почти пропела
королева. – Разве мы сами не знали об этом всегда? Нам не следовало
бояться ни распятия, ни святой воды, ни даже Святого причастия!.. – Она
несколько раз повторила эти слова на разные мотивы, а потом добавила: – А
старинные обряды, курение фимиама, обеты и клятвы, даваемые шепотом, когда нам
казалось, что мы видим во тьме самого Властителя Зла…
– Замолчи! – прервал ее предводитель.
Похоже, он готов был совсем по-человечески зажать руками
уши. В этот момент он казался маленьким растерянным мальчиком. Господи! Какими
же разными могут быть бессмертные тела – тюрьмы наших душ! И какими же разными
масками могут быть бессмертные лица, совершенно не отражающие нашего истинного
существа!
Он снова пристально смотрел на меня. Я даже подумал, что
сейчас увижу еще одно ужасное перевоплощение и на меня обрушится поток вышедшей
из-под контроля злобы, а потому весь напрягся в ожидании.
Но он лишь обратил ко мне безмолвные мольбы.
Почему все это произошло? Он попытался повторить вопрос
вслух, но усилия, прилагаемые им в попытках подавить бушующую внутри ярость,
почти лишили его способности говорить, как будто у него вдруг пересохло в
горле.
– Ты должен мне объяснить! Почему именно ты? Ты,
обладающий могуществом десяти вампиров и отвагой целого полчища дьяволов, ты,
носящийся по миру в богато украшенной одежде и кожаных башмаках! Ты, Лелио,
актер бульварного театра, вовлекший нас в величайшую драму! Скажи мне! Скажи
мне – почему?!
– Это все Магнус… Это его сила и ум… – с печальной
улыбкой произнесла нараспев старая королева.
– Нет! – покачал он головой. – Говорю же, он
вообще ни с чем не считается! Он не признает никаких ограничений, не знает
никаких рамок! Но почему?
Он придвинулся еще ближе, причем не подошел, а просто стал
отчетливее виден, словно призрак, который приобрел вдруг более резкие
очертания.
– Почему ты? – вновь обратился он ко мне. –
Ты, который свободно разгуливает по улицам, с легкостью входит в дома,
обращается к людям по именам! Они причесывают тебя, шьют для тебя одежду! Ты
сидишь вместе с ними за столом! И в то же время ты обманываешь, предаешь их,
пьешь кровь всего лишь в нескольких шагах от того места, где они веселятся и
танцуют! Ты избегаешь бывать на кладбищах и выскакиваешь из склепов прямо возле
церковного алтаря! Почему именно ты? Ты, беспечный и нахальный, невежественный
и высокомерный! Это ты мне должен давать объяснения! Отвечай!
Сердце мое бешено колотилось. Мне вдруг стало жарко, и кровь
бросилась мне в лицо. Нет, я его ни капельки не боялся. Напротив, я был
невероятно зол, хотя сам не мог объяснить причину своего поистине
нечеловеческого гнева.
Его разум… а я-то хотел проникнуть в его разум! И вот,
пожалуйста, мне пришлось выслушать полный предрассудков абсурд! Арман отнюдь не
обладал, как я прежде думал, возвышенной душой и разбирался во всем ничуть не
лучше своих подданных. Он не верил этому бреду – он в него уверовал! А это в
тысячу раз хуже!
Наконец-то я ясно понял, что он собой представляет. Он не
был ни демоном, ни ангелом. Он просто был достаточно чувствительной натурой,
навсегда оставшейся в тех далеких временах, когда считалось, что солнце
движется по огромному небесному куполу, а звезды есть не что иное, как
воплощение богов и богинь на ночном небе. Это было время, когда человек
воспринимался как центр вселенной, когда существовали ответы на все вопросы.
Именно таким он и был: дитя старины, эпохи пляшущих под луной ведьм и
сражающихся с драконами рыцарей.
Бедное потерянное дитя, вынужденное скитаться во тьме
катакомб огромного города в век, понять который было выше его сил. Возможно,
внешний облик гораздо больше соответствовал его внутреннему миру, чем я полагал
прежде.
Однако у меня не было возможности скорбеть об участи этого
прелестного юноши. Те, кто рыдал сейчас за стенами склепа, были обречены на
страдания по его приказу. А тех, кого выгнал отсюда, он может с таким же
успехом призвать обратно.
Я должен был придумать такой ответ на его вопрос, чтобы он
меня понял и принял. И одной правды здесь недостаточно. Ее следует облечь в
поэтическую оболочку, высказать в той манере, которая была свойственна
мыслителям древности, жившим в эпоху, предшествующую веку разума.
– Ты хочешь услышать мой ответ? – как можно мягче
обратился я к нему, пытаясь собраться с мыслями и чувствуя безмолвное
предостережение Габриэль и страх Ники. – Я не занимаюсь мистификациями и
не любитель философствовать. Но то, что произошло здесь, и без того достаточно
ясно.
Он со странно серьезным выражением пристально смотрел на
меня.
– Если ты так боишься Бога, – продолжал я, –
значит, тебе известно учение Церкви. Ты знаешь, что добродетель в разные
времена могла принимать самые различные формы и для каждого времени были свои
святые.
От использованных мною слов у него явно потеплело на душе, и
он слушал меня очень внимательно.
– В древние времена, – говорил я, – были
мученики, способные охладить или потушить пламя, которое должно было сжечь их,
и таинственным образом возносившиеся по зову Господа на Небеса. Но мир
изменился, а потому другими стали и святые. Кто они в наше время, как не
благочестивые монахини и монахи? Они строят приюты и больницы, но уже не
призывают на землю ангелов, дабы те указали путь войску или укротили дикого
зверя.
Выражение его лица не изменилось, однако я упорно продолжал:
– Совершенно очевидно, что то же самое происходит и со
злом. Оно тоже меняет свои формы. Многие ли сейчас верят в сверхъестественную
силу распятия, так испугавшего твоих подданных? Неужели ты думаешь, что живущие
там, наверху, смертные по-прежнему только и говорят между собой о рае и аде?
Нет, они обсуждают проблемы философии и науки. Их совершенно не беспокоит, что
какое-то там белолицее существо бродит в темноте ночи по кладбищу. Убийств
происходит так много, что это их уже не волнует, – одним меньше или одним
больше. Какой же в таком случае интерес вы можете представлять для Бога или
дьявола, даже для человека?
До меня донесся смех королевы вампиров.
Однако Арман хранил молчание и не двигался.
– Они собираются забрать у вас ваши исконные
земли, – промолвил я. – Кладбище, на котором вы сейчас обитаете,
скоро перенесут за пределы Парижа. В сей безбожный век даже останки предков не
значат для них ровным счетом ничего.
Этого он уже не в силах был вынести, и лицо его исказилось.
– Уничтожат кладбище Невинных мучеников?! –
прошептал он. – Ты лжешь!..
