Почуяв мое приближение, она сделала отчаянную попытку
подняться на передние ноги и вновь издала жалобный, полный боли и муки крик,
который отразился от гор и достиг, казалось, самих небес. Я продолжал стоять,
глядя на ее искалеченное туловище, черневшее на фоне ослепительно белого снега,
на ее неподвижные задние ноги и на судорожно дергавшиеся в тщетных попытках
подняться передние, на задранную кверху голову с прижатыми ушами и на
закатывающиеся огромные наивно-невинные глаза. Она походила на полураздавленное
насекомое. Однако она не была насекомым. Она была моей страдающей, но не
желавшей сдаваться кобылой. Она вновь попыталась встать.
Сняв с седла ружье, я медленно зарядил его. И в то время как
она продолжала мотать головой и одну за другой предпринимать тщетные попытки
подняться, я выстрелил ей прямо в сердце.
Теперь ее муки закончились. Она была мертва и неподвижно
лежала на снегу, который постепенно окрашивался потоком льющейся из ее тела
крови. Вокруг стояла гробовая тишина. Меня трясло как в лихорадке. Вдруг я
услышал какой-то странный сдавленный звук и увидел на снегу рвотные массы, не
сразу осознав, что и то и другое принадлежало мне. Воздух вокруг был напоен
запахом волков и крови. Попытавшись сдвинуться с места, я чуть не рухнул.
И все же я продолжал, не останавливаясь, двигаться вперед,
мимо уничтоженных мною волков, пока наконец не дошел до того, который едва не
убил меня и которого я заколол последним. Взвалив его на плечи, я побрел по
направлению к дому.
Обратный путь занял, наверное, около двух часов.
Но так это или не так, я опять же не знаю точно. Пока я шел,
я снова и снова вспоминал и переживал все, что происходило со мной во время сражения
с волками. Каждый раз, когда я спотыкался и падал, внутри меня словно что-то
застывало, мне становилось все хуже и хуже.
К тому времени, когда я достиг наконец ворот замка, мне
казалось, что я перестал быть Лестатом. Уже не я, а кто-то совершенно другой,
пошатываясь, вошел в большой зал, неся на плечах остывшую тушу огромного волка.
Неожиданно яркий свет огня в камине раздражающе действовал на мои глаза. Я был
измотан до предела.
Я увидел, как навстречу мне встали из-за стола мои братья,
как мать успокаивающе похлопывает по руке слепого отца, с тревогой
спрашивающего, в чем дело. Я даже начал было объяснять им что-то, но что именно
я в тот момент говорил, я не помню, знаю только, что голос мой звучал
совершенно ровно и изложение событий было предельно простым.
«А потом… А потом…» – что-то в этом роде.
Неожиданно мой брат Августин вернул меня к действительности.
Он подошел ко мне, и его силуэт четко возник на фоне огня, горевшего в камине.
Холодным и резким голосом он прервал мою монотонную речь:
– Врешь, негодяй! Ты не мог уничтожить восемь
волков! – На лице его явственно читалось отвращение.
Однако самое примечательное состояло в другом: едва эти
слова слетели с его губ, он вдруг понял, что совершил ошибку.
Возможно, причиной тому послужило выражение моего лица. А
может быть – возмущенный шепот матери или молчание моего второго брата. Как бы
то ни было, на его лице почти мгновенно возникло выражение полнейшего
замешательства.
Он стал бормотать о том, что все это просто уму непостижимо,
что я мог погибнуть, что слугам, наверное, следует сейчас же разогреть для меня
бульон и так далее в том же духе. Однако все его усилия оказались тщетными. В
тот краткий миг случилось нечто такое, что исправить было уже нельзя.
Следующее, что осталось в моей памяти, – это как я лежу один в своей
комнате. На моей кровати не спали собаки, как это всегда бывало прежде. Теперь
они были мертвы. Несмотря на то что огонь в камине не горел, я, как был –
грязный и окровавленный, забрался под одеяло и провалился в глубокий сон.
Много дней не выходил я из своей комнаты.
Августин приходил ко мне и рассказал, что крестьяне
поднялись в горы, нашли там убитых волков и принесли их в замок. Но я даже не
удостоил его ответом.
Прошло, наверное, около недели. Как только я почувствовал,
что способен выносить присутствие других собак, я отправился на псарню и привел
оттуда двух уже достаточно больших щенков, чтобы они составили мне компанию.
Ночью они спали по обе стороны от меня.
Слуги входили и выходили, но никто из них не отваживался
меня побеспокоить.
Но однажды ко мне в комнату бесшумно и едва ли не крадучись
вошла моя мать…
Глава 2
Был уже вечер. Я сидел на кровати, рядом со мной удобно
вытянулся один из щенков, другой пристроился возле моих ног. В камине ярко
пылал огонь.
Наверное, следовало ожидать, что мать наконец-то меня
навестит.
Несмотря на полумрак, я тотчас же узнал свойственную только
ей одной манеру двигаться и не произнес ни слова, хотя любому другому, кто
посмел бы войти сейчас ко мне, я немедленно приказал бы убираться вон.
Я любил ее беззаветно и безгранично, как никого и никогда во
всем мире. Одним из наиболее привлекательных ее качеств было для меня то, что
она никогда не произносила ничего обыденного.
«Закрой дверь», «Ешь суп», «Сиди спокойно» – ничего подобного
ни разу не слетело с ее губ. Она очень много читала. По правде говоря, она была
единственной в нашей семье, кто получил хоть какое-то образование. И если уж
она говорила что-то, это было действительно достойно того, чтобы слушать. Вот
почему я не чувствовал тогда на нее обиды.
Напротив, во мне проснулось любопытство. Что хочет она мне
сказать и сумею ли я понять ее, будет ли мне интересно ее слушать? Я не звал
ее, я даже не думал о ней, я даже не повернулся ей навстречу, продолжая
смотреть на огонь в камине.
Но между нами существовало полное взаимопонимание. Когда
после неудачной попытки убежать из дома меня вернули обратно, именно она
помогла мне преодолеть мучившую меня душевную боль. Она творила для меня
чудеса, хотя никто вокруг этого не замечал.
Впервые она решительно вмешалась в мою жизнь, когда мне было
двенадцать лет и старенький приходский священник, который учил меня читать
наизусть стихи и немного разбираться в латыни, предложил послать меня в школу
при соседнем монастыре.
Мой отец решительно отказался, заявив, что я могу научиться
всему необходимому в собственном доме. И тогда мать оторвалась от своих книг и
вступила с отцом в решительную и яростную битву. Она сказала, что, если я сам
того хочу, я непременно поеду в школу. Чтобы купить мне книги и одежду, она
продала одну из своих драгоценностей. Эти драгоценности достались ей по
наследству от бабушки-итальянки, и каждая из них имела свою историю. Вот почему
ей непросто было решиться на такой шаг, но тем не менее она сделала это не
раздумывая.
