Где-то на бульваре весело смеялись дети. Стук деревянных
колес по камням мостовой казался необычайно резким и еще больше усиливал
напряжение.
Никола на мгновение прижался ухом к скрипке, но мне
показалось, что он сидел не двигаясь целую вечность, пока наконец не встал во
весь рост. Я вышел из оркестровой ямы и направился в зал. Остановившись в
проходе, я обернулся и посмотрел на четко вырисовывающийся на фоне ярко
освещенной сцены темный силуэт Ники.
Повернувшись лицом к залу, как всегда во время своих сольных
выступлений, он поднял к подбородку скрипку. И вдруг едва уловимым движением
взмахнул смычком и опустил его на струны.
Пронзительные звуки разорвали тишину и взмыли ввысь,
проникая в самые потаенные уголки души. Они звучали то резко, то протяжно,
наполнялись какой-то мрачной красотой, суровым очарованием, словно на хрупкой
скрипке играл величайший чародей и волшебник… Безумный поток мелодии заполнил
зал.
Казалось, музыка завладела всем моим телом, она пронизывала
меня до костей.
Я не видел движения его пальцев, не видел, как скользит
смычок, я мог видеть только мучительный изгиб его тела, которое музыка
заставляла то резко наклоняться вперед, то откидываться назад.
Музыка звучала все пронзительнее, темп становился все
быстрее и быстрее, и в то же время каждый звук ее был само совершенство.
Легкость и виртуозность исполнения выходили далеко за пределы человеческих
возможностей. Скрипка не просто пела, она разговаривала… Рассказывала историю
жизни.
Она то жаловалась и плакала, то предсказывала грядущие
кошмары, исполняя завораживающий танцевальный ритм и с еще большей силой швыряя
Ники то в одну, то в другую сторону. Волосы его растрепались и сверкали в свете
огней рампы, на лбу выступил кровавый пот. Я явственно ощущал запах его крови.
Я невольно попятился и рухнул на одну из скамей, сжимаясь от
страха точно так же, как когда-то в этом зале пятились от меня и сжимались от
страха смертные.
Не знаю почему, но я был твердо уверен в том, что скрипка
рассказывала обо всем, что произошло с Ники. Она распространяла вокруг себя
темноту и была воплощением самой сущности тьмы. Красота ее была сродни сиянию
углей, достаточному лишь для того, чтобы продемонстрировать и подчеркнуть
окружающий мрак.
Я видел, что под безжалостным натиском музыки Габриэль с
трудом удерживает себя в руках. Лицо ее сморщилось, как от боли, волосы в
беспорядке рассыпались и напоминали львиную гриву. Крепко сжав руками голову и
закрыв глаза, она застыла на месте.
Однако до меня донеслись вдруг и другие звуки… Они были
здесь, в театре. Они вошли через заднюю дверь и теперь приближались к нам.
Музыка достигла невообразимых вершин, на мгновение
задохнулась, замерла, потом зазвучала вновь. Сочетание чувства, чистого разума
и фантастического мастерства вывело ее за грань возможного. И тем не менее она
продолжала и продолжала звучать.
Из-за занавеса медленно выходили они. Сначала я увидел
стройную фигуру Элени, за ней шел Лоран, а следом – Феликс и Эжени. Они
выглядели как самые настоящие уличные акробаты. Мужчины были одеты в белые
рейтузы и короткие курточки из свалявшейся шерсти, женщины – в длинные
шаровары, плиссированные юбочки и балетные туфельки. На безупречно чистых
белоснежных лицах яркими пятнами выделялись красные румяна, а удивительный,
свойственный только вампирам блеск глаз оттеняла черная краска для век.
Как притягиваемые магнитом, они приближались к Ники. В
слепящем сиянии свечей на сцене их красота становилась еще более яркой, волосы
блестели. Они двигались по-кошачьи изящно и бесшумно, ни на секунду не отрывая
от Ники горящих восхищением глаз.
Ники медленно повернул в их сторону искаженное мукой лицо, и
пение скрипки превратилось в отчаянную мольбу, звуки взметнулись ввысь, то
стихая и дрожа, то превращаясь в оглушительно ревущий океан.
Элени как завороженная в ужасе смотрела на него широко открытыми
глазами. Потом вдруг трагическим жестом медленно подняла к голове руки, тело ее
напряглось, а шея вытянулась. Вторая женщина сделала пируэт и замерла с высоко
поднятым коленом и вытянутым носком, словно собираясь сделать первый шаг в
танце. И только высокому мужчине удалось точно попасть в ритм музыки Ники – он
неожиданно резко вскинул и повернул вбок голову, а потом, как огромная
марионетка, управляемая спускавшимися сверху веревочками, стал выполнять
поистине фантастические движения руками и ногами.
Остальным тоже приходилось видеть представления театра
марионеток на бульваре. Взглянув на собрата, они все вдруг принялись
механически двигаться, судорожно вскидывая руки и ноги, а лица их при этом
оставались совершенно бесстрастными.
Меня охватило щемящее чувство восторга – я вдруг оказался
подхваченным теплым порывом ветра. Слушая восхитительную музыку, глядя, как они
прыгают и кружатся, высоко выбрасывая вверх ноги, повинуясь каждому движению
управляющего ими с помощью невидимых веревок кукольника, я не мог удержаться от
мучительно-восторженного стона.
Однако что-то вдруг изменилось. Теперь он играл только для
них, в то время как они в свою очередь танцевали для него.
Он подошел к сцене, перепрыгнул через дымные огни рампы и
оказался среди них. Лучи яркого света скользили по поверхности скрипки, по его
блестящему от пота лицу.
В мелодии, которую играл он теперь, слышалась горькая
насмешка, и одновременно она звучала на удивление сказочно и красиво.
Вокруг него с криками плясали и судорожно дергались марионетки.
Они вскидывали вверх руки с растопыренными пальцами, прыгали, кружились и
вертелись, качая головами, и вдруг… сломались, неподвижно застыли. В тот же
момент мелодия Ники наполнилась печалью и болью, а вампиры медленно закружились
в новом танце, и каждое их движение выражало душераздирающе трагическую
безысходность.
У меня создалось впечатление, что всеми ими руководит один
разум, что они подчиняются не только звукам музыки, но и ходу мыслей Ники. Он
уже танцевал вместе с ними, все резче и резче ударяя по струнам, и стал вдруг
похож на деревенского музыканта, играющего на празднике возле огромного костра,
в то время как вампиры разбились на пары и превратились во влюбленных поселян.
Позы их становились все откровеннее, мелькали юбки женщин и ноги мужчин, когда
они наклонялись, чтобы подхватить на руки своих возлюбленных.
Застыв на месте, я наблюдал эту картину: пляшущие невиданный
танец сверхъестественные существа и чудовище-скрипач, чьи нечеловечески
медленные движения и грация просто завораживали. А музыка огнем поглощала нас
всех.
Теперь она кричала от ужаса и боли, протестовала против
всего, что произошло. И лица танцующих мучительно исказились, стали похожими на
маску Трагедии, смотрящую на них сверху. Я понял, что если тотчас же не
отвернусь от них, то не удержусь и разрыдаюсь.
