Я не мог больше ни видеть, ни слышать это. Тело Ники резко
наклонялось то назад, то вперед, словно скрипка превратилась вдруг в дикого
зверя, которого он не в силах был укротить. Он резко и быстро ударял смычком по
струнам.
Танцоры кружились вокруг него, а когда он вдруг резко
вскинул над головой руки с зажатой в них скрипкой, сомкнулись теснее и сжали
его в объятиях.
Ники разразился громким пронзительным смехом, от которого
сотрясалось все его тело, но смех быстро смолк, Ники опустил голову, пристально
посмотрел на меня и вдруг оглушительно выкрикнул:
– Я представляю вам Театр вампиров! Театр вампиров!
Величайшее и лучшее представление на бульварах!
Все удивленно уставились на него. Но в следующую секунду как
один дружно зааплодировали и закричали. Они взлетали в воздух, кувыркались и
визжали от восторга, потом бросились обнимать и целовать Ники. Они танцевали
вокруг него по кругу и заставляли его кружиться. Смех стал еще громче, когда он
в свою очередь кинулся обнимать их и отвечать на их поцелуи, а они
розово-красными языками слизывали кровавый пот с его лица.
– Театр вампиров! – Теперь уже они выкрикивали эти
слова для всего мира и кланялись несуществующим зрителям. Кланялись огням
рампы, а потом подпрыгивали, взлетая к самому потолку и с грохотом приземляясь
обратно на дрожащие доски сцены.
Последние звуки музыки растворились в воздухе, уступив место
какофонии визга, топота и смеха.
Я не помню, как повернулся и выбежал из зала, как поднялся
по ступенькам на сцену и промчался мимо них. Но, должно быть, я это сделал.
Ибо я вдруг обнаружил, что сижу на узком столике в своей
гримерной, прижавшись спиной к стене в углу, подтянув к подбородку колени, и
приникаю головой к холодной поверхности зеркала. Рядом со мной стояла Габриэль.
Я тяжело дышал, и хриплый звук собственного дыхания
раздражал меня. На глаза мне попались знакомые вещи – парик, который я носил на
сцене, палитра для смешивания грима, – и они вызвали у меня в душе бурю
эмоций. Я буквально задыхался и не в силах был думать о чем-либо.
В проеме двери возникла фигура Ники. С удивительной для нас
с Габриэль силой он отодвинул ее в сторону, подошел ко мне почти вплотную и
ткнул в меня пальцем.
– Ну и как тебе все это понравилось, мой господин и
покровитель? – выпалил он почти скороговоркой, так, что слова едва ли не
сливались в единый поток. – Разве тебе не доставило удовольствие столь
великолепное совершенство? Ужель ты не преподнесешь Театру вампиров немного
золота и монет, которых, насколько мне известно, у тебя несметное количество?
Как это ты говорил: «Новое зло, червоточина в самой сердцевине розового цветка,
смерть в гуще жизни…»?
После долгого молчания он, казалось, никак не мог
остановиться, и, даже когда наконец замолчал, с губ его продолжали слетать бессвязные,
нечленораздельные звуки. Выражение его измученного лица было напряженным, а
капли кровавого пота испачкали воротник рубашки. За его спиной простодушно
рассмеялись остальные, все, кроме Элени, которая напряженно всматривалась в
наши лица, изо всех сил пытаясь понять, что именно происходит между нами.
Он придвинулся еще ближе, с полунасмешливой-полузлобной
улыбкой тыкая пальцем мне в грудь.
– Ну же, отвечай! Разве не величайшего гения видишь ты
сейчас перед собой? – И на этот раз он ударил пальцем в грудь себя. –
Они будут приходить на наши представления и наполнят наши сундуки золотыми
монетами. И никогда не догадаются, кого именно приютили эти стены, что пышным
цветом расцвело почти в самом центре Парижа! В темных уголках мы будем пить их
кровь, а они будут аплодировать нам, стоя перед ярко освещенной сценой…
Мальчик-вампир засмеялся, слабо звякнул бубен, тихо запела
женщина, мужчина с хохотом пустился по кругу, изображая какой-то невероятный
танец среди полусгнившего хлама.
Нависшая надо мной фигура Ники не позволяла мне хорошо
видеть происходящее, я не мог отыскать взглядом Элени.
– Величественное, восхитительное зло! – продолжал
он голосом, полным злобы и ненависти, протягивая ко мне больше похожие на
звериные лапы руки, которые готовы были в любой момент разорвать меня на
куски. – Здесь, в самом центре цивилизации, служить Властелину Тьмы!
Служить так, как никто и никогда не служил ему прежде! Вот для чего ты сохранил
театр! Только благодаря твоему любезному покровительству смогла родиться столь грандиозная
идея!
– Все это глупости и пустяки, – ответил я. –
Красиво, хитро, но не более.
Я произнес эти слова очень тихо, но тем не менее они
заставили всех замолчать, в том числе и Ники. Первое потрясение прошло и
уступило место иным, не менее болезненным чувствам, сдерживать которые, однако,
мне было значительно легче.
В наступившей тишине слышался только шум, доносящийся с
бульвара. Ники смотрел на меня, и в глазах отражалась переполняющая его злоба.
– Ты обманщик, презренный лгун, – наконец произнес
он.
– Во всем этом нет никакого величия, – ответил
я, – ничего возвышенного. Одурачивать глупых и беспомощных смертных,
насмехаться над ними, а потом, выйдя отсюда, все тем же старым и примитивным
способом отнимать у них жизнь, убивать одного за другим все с той же неизбежной
жестокостью только ради того, чтобы продлить собственное убогое существование!
Человек тоже способен убить другого человека. Что ж, играй на своей скрипке,
танцуй, если тебе угодно, показывай то, за что тебе заплатят, если это поможет тебе
занять время и пережить вечность. Это действительно красиво и хитро! Небольшая
роща посреди бескрайнего Сада Зла.
– Подлый обманщик, – процедил он сквозь
зубы. – Ты просто юродивый, вот ты кто! Ты, кто владел тайнами Тьмы,
которые превыше всего и которые делают все остальное бессмысленным, что сделал
ты с ними? Как воспользовался ими, когда после смерти Магнуса остался
единовластным хозяином башни? Ты не придумал ничего лучше, кроме как попытаться
жить, изображая из себя приличного человека! Добродетельного человека!
Он стоял так близко, что брызги его слюны летели на мое
лицо.
– Покровитель искусства! – с издевкой продолжал
он. – Благодетель, рассылающий подарки семье и всем нам!
Он сделал шаг назад, по-прежнему глядя на меня с
нескрываемым презрением.
