– Я не в силах сделать это! – воскликнул я. – Я не
стану это делать! – Внезапно во мне пробудилась ярость. Я чувствовал, как
она уничтожает весь мой страх, сомнения и дрожь; я ощущал, как она
пробегает по моим венам подобно расплавленному металлу. Хорошо знакомый мне
гнев, решимость Лестата. – Я не стану частью всего этого ни ради тебя, ни
ради Него, ни ради них или кого-либо вообще!
Я качнулся назад, свирепо уставившись на него.
– Нет, только не это. Не для такого, как Он, слепого Бога и
не для того, кто требует то, чего требуешь от меня ты. Вы сумасшедшие, вы оба!
Я не стану помогать тебе. Я отказываюсь.
– Так вот как ты поступишь со мной – ты меня
покинешь? – ошеломленно воскликнул он; его темное лицо исказилось от боли,
на гладких черных щеках засверкали слезы. – Ты оставишь меня с этим и не
протянешь руки, чтобы помочь, после всего, что ты совершил?!! Каин, братоубийца,
убийца невинных, неужели ты мне не поможешь?..
– Перестань, ну перестань. Я не стану, не могу поддержать
тебя. Не могу помочь этому свершиться. Не могу участвовать в этом! Не могу
этого вынести! Не могу учить в этом месте!
В горле у меня хрипело и жгло, и шум, казалось, поглотил мои
слова, но Мемнох услыхал их.
– Нет, нет, не буду – не тот материал, не те правила, не та
эстетика! Никогда, никогда, никогда!
– Трус, – прорычал он; миндалевидные глаза его
сделались огромными, на твердом черном лбу и щеках вспыхивали отблески
огня. – У меня в руках твоя душа, я дарю тебе спасение за цену, за которую
вымаливают у меня прощение те, кто страждет здесь уже много тысячелетий!
– Только не я. Не хочу стать частью этой боли, нет – не
теперь, никогда... Иди к Нему, меняй правила, улучшай их, пусть они обретут
смысл, но только не это – это выше человеческого терпения, это несправедливо,
несправедливо, это бессовестно.
– Это же ад, глупец! Чего ты ожидал? Что ты будешь служить
господину ада, ни капли не страдая?
– Не стану совершать над ними такое! – пронзительно
закричал я. – К черту меня и тебя. – Я стиснул зубы. Я кипел и
бушевал, вынося свой приговор. – Я не стану участвовать в этом с ними! Не
понимаешь? Не могу этого принять! Не могу посвятить себя этому. Не могу
подчиниться этому. А теперь я покидаю тебя – ты ведь предоставил мне право
выбора. Отправляюсь домой! Освободи меня!
Я повернулся.
Он снова схватил меня за руку, но на этот раз гнев мой не
знал границ. Я отшвырнул его назад, в сторону тающих и падающих душ. Там и здесь
к нам с возгласами поворачивались мертвецы-прислужники; на их бледных вытянутых
лицах читались тревога и уныние.
– А теперь уходи, – клял меня Мемнох, все так же
неподвижно лежа на земле – на том месте, куда я его отшвырнул. – И, Бог
свидетель, ты, мой ученик, будучи при смерти, приползешь ко мне на коленях, но
никогда уже не будет тебе предложено стать моим принцем, моим помощником!
Я оцепенело уставился через плечо на его поверженную фигуру.
Зарывшись локтем в мягкую черную изнанку своего крыла, он поднялся на копыта и
снова направился ко мне своей чудовищной прихрамывающей походкой.
– Ты слышишь меня?
– Я не могу служить тебе! – прогремел я во всю
глотку. – Не могу это сделать.
Потом я обернулся в последний раз, зная, что больше не
посмотрю назад, с одной только мыслью: спастись! Я бежал и бежал, оскальзываясь
на глине и камнях покатых берегов, перебираясь вброд через мелкие ручьи, минуя
группы удивленных мертвецов-прислужников и стенающих душ.
– Где лестница? Где врата? Вы не можете мне в этом отказать.
Вы не имеете права. Смерть не завладела мной! – кричал я, так и не
оборачиваясь назад и не останавливая бег.
– Дора! Дэвид! Помогите мне! – звал я.
И тут почти у моего уха прозвучал голос Мемноха:
– Лестат, не делай этого, не уходи. Не возвращайся домой.
Лестат, не делай этого, это сумасшествие – разве не понимаешь, – ну
пожалуйста, во имя любви к Господу, если ты можешь хоть немного любить Его и
любить их, помоги мне!
– НЕТ! – Я обернулся и, с силой толкнув его, увидел,
как он покатился вниз по крутым ступеням – неуклюжая и гротескная фигура с
выражением изумления на лице, запутавшаяся в огромных хлопающих крыльях. Я
резко повернулся к нему спиной. Впереди, из открытой двери на самом верху,
лился свет.
Я побежал на свет.
– Остановите его! – закричал Мемнох. – Не
выпускайте его. Не позволяйте ему унести с собой Плат.
– У него с собой Плат Вероники! – воскликнул один из
мертвецов-прислужников, внезапно бросаясь на меня из сумрака.
Моя нога едва не соскользнула, однако я продолжал бегом
скакать со ступеньки на ступеньку. Ноги сильно болели. Я чувствовал, что они
приближаются ко мне – мертвецы-прислужники.
– Остановите его.
– Не дайте ему уйти!
– Остановите его!
– Отберите у него Плат, – кричал Мемнох, – он под
рубашкой – нельзя, чтобы Плат пропал вместе с ним!
Я взмахнул левой рукой, и один из мертвецов-прислужников
прилип обмякшей, бесформенной грудой к скале. Высоко наверху неясно
вырисовывалась дверь. Мне был виден свет. Я видел свет и знал, что это земной
свет – сверкающий и естественный.
На мои плечи опустились руки Мемноха, и он крутанул меня к
себе.
– Нет, ты не посмеешь! – прорычал я. – Бог мне
простит. Ты меня простишь, но не забирай ни меня, ни Плат! – гремел я.
Я поднял левую руку, чтобы отгородиться от его протянутых ко
мне рук, и снова ударил Мемноха. Но его спасли крылья: Мемнох взлетел мне
навстречу и едва не вдавил меня обратно в ступени. Я почувствовал, как его
пальцы пронзают мой левый глаз! Вот они разлепили мне веки и стали вдавливать
глаз в череп, причиняя мне нестерпимую боль, а потом по моей щеке сползла вниз
студенистая масса.
Я услышал прерывистый вздох Мемноха.
– О нет... – простонал он, прижав пальцы к губам, в
ужасе уставившись на тот же предмет, на который смотрел и я.
На глаз, на мой круглый голубой глаз, дрожащий и мерцающий
на ступени лестницы. Все мертвецы-прислужники тоже уставились на глаз.
– Наступите на него, раздавите его, – воскликнул один
из них и бросился вперед.
– Раздавить его, наступить, размазать! – закричал
другой, устремившись к глазу с верхних ступеней.
– Нет, не делай этого, не надо! Остановитесь, вы все! –
простонал Мемнох. – Не в моем царстве, здесь вы не посмеете!
– Наступи на глаз!
