Самосознание и ощущение собственной смертности
способствовали развитию человеческой индивидуальности, личности, и эта личность
испытывала страх перед смертью, страх перед полным исчезновением! Они видели
это собственными глазами и понимали значение происходящего. И они молились
своему божеству, прося его не допустить, чтобы такое событие оказалось
бессмысленным, не позволить, чтобы оно вообще не имело значения в этом мире.
И только эта настойчивость, упорство каждой отдельной
личности приводили к тому, что души умерших, покидая свои материальные тела,
сохраняли их форму и оставались живыми – они цеплялись за жизнь как таковую,
приспосабливались к тому пространству, в котором оказывались и которое было
единственно для них доступным, и таким образом обретали возможность вечного
существования.
Я молча слушал, поглощенный рассказом, и жаждал только
одного: его продолжения. Однако вполне естественно, что мне вспомнился Роджер.
Я словно воочию видел его перед собой, ибо Роджер был единственным призраком,
которого мне довелось встретить. А картина, только что нарисованная Мемнохом,
представляла собой более понятную и совершенную версию появления Роджера.
– О да, ты абсолютно прав, – подтвердил мои догадки
Мемнох. – Быть может, в том и состоит одна из причин его прихода к тебе,
хотя... Хотя в тот момент я воспринимал его как досадную, раздражающую и самую
нежелательную в мире помеху.
– Ты не хотел, чтобы Роджер встречался со мной?
– Я наблюдал. Я слушал. Я был поражен не менее, чем ты.
Однако у меня и до Роджера случались поразительные встречи – с другими
призраками. Вот почему его приход не был для меня чем-то из ряда вон выходящим.
Но если тебя интересует, не я ли организовал ваше свидание, то нет – я не имел
к нему никакого отношения.
– Но ведь это произошло почти одновременно с твоим
появлением, и мне казалось, что оба события тесно связаны между собой.
– Неужели? И в чем же ты усмотрел эту связь? Скорее тебе
следует искать ее в себе самом. Не кажется ли тебе, что мертвые и прежде
пытались поговорить с тобой? Не кажется ли тебе, что призраки твоих жертв с
воплями преследовали тебя повсюду? Конечно, в большинстве случаев призраки
твоих жертв пролетали мимо в блаженном неведении, что именно ты стал виновником
их смерти. Однако так происходит не всегда. Вполне вероятно, в данном случае
изменения произошли в тебе самом. Ведь для нас с тобой обоих не секрет, что ты
успел полюбить этого человека, восхищался им, как никто другой, понимал его
тщеславие, его интерес к непостижимому и страстное увлечение
коллекционированием священных реликвий и других ценностей, потому что сам
обладал теми же чертами характера.
– Да, все это правда, – сказал я. – И все же я
по-прежнему уверен, что его появление каким-то образом связано с тобой.
Мемнох был поражен. Он долго смотрел на меня и, казалось,
готов был разразиться гневом. Однако вместо этого он лишь рассмеялся.
– Но почему? – спросил он. – С чего это мне вдруг
пришло бы в голову обратить внимание на какого-то призрака? Ты знаешь, о чем я
тебя прошу. И тебе известно, что это значит. Тебе не чужды теологические и
мистические откровения. Ты успел познать их, еще будучи смертным. Помнишь?
Давным-давно, во Франции, маленький мальчик вдруг понял, что может умереть, не
успев познать смысл существования вселенной, и побежал к деревенскому
священнику, чтобы прямо задать ему только один вопрос: «Верите ли вы в Бога?»
– Все так, но... – Я запнулся, не зная, как оправдать
свои сомнения. – Но, повторяю, эти два события произошли практически
одновременно. И когда ты утверждаешь, что между ними нет никакой связи, я... Я
просто не могу поверить...
– Какое же ты все-таки несносное создание! – воскликнул
Мемнох. – Совершенно несносное! – В голосе его отчетливо слышалось
легкое раздражение. И все же он терпеливо продолжил: – Ну как ты не понимаешь,
Лестат, что именно то, что заставило тебя ввязаться во всю эту сложную и
запутанную историю с Роджером и его дочерью Дорой, в свою очередь привлекло
меня в твоем собственном характере и побудило прийти к тебе, а не к кому-либо
другому? Ты стремился к познанию сверхъестественного. Ты молил небеса о
собственной гибели и уничтожении. Сделав Дэвида себе подобным, ты, возможно,
совершил первый реальный шаг на пути ужасных моральных испытаний. И если
превращение в вампира маленькой девочки, Клодии, ты еще мог себе простить и
оправдать тем, что был молод и глуп, то...
То обряд перерождения Дэвида, совершенный над ним против его
воли, нельзя было ни простить, ни оправдать!.. Ты завладел его бессмертной
душой и сделал ее душой вампира! О, это поистине преступление из преступлений!
Оно требовало вмешательства небесных сил, оно взывало к Господу! Ведь речь шла
о Дэвиде, том самом Дэвиде, который заинтересовал нас до такой степени, что мы
однажды позволили ему, пусть даже всего лишь на несколько мгновений, увидеть нас
воочию. Нам было небезразлично, какой путь он изберет в дальнейшем!
– Значит, ваше появление перед Дэвидом было преднамеренным?
– Мне казалось, что я уже говорил тебе об этом.
– А Роджер и Дора? Они просто попались на пути?
– Безусловно. Конечно, следует признать, что ты избрал своей
жертвой одну из самых ярких и привлекательных личностей. Этот человек был столь
же искусен в делах своих – в убийствах, вымогательстве, воровстве, – сколь
ты был искусен во всем, что предписывала тебе совершать твоя нынешняя сущность.
Твой поступок был крайне смелым и дерзким. Твой голод растет. Он становится в
гораздо большей степени опасным для тебя, чем для окружающих. Тебя уже не
привлекают, как прежде, отбросы общества, лишенные всякой надежды, или
отъявленные головорезы. Остановив свой выбор на Роджере, ты тем самым заявил о
том, что жаждешь власти и славы. Ну и что дальше?
– Я растерян. Меня терзают противоречия, – прошептал я.
– Почему? В чем дело? – удивился Мемнох.
– Потому что я влюбился в тебя. А такие эмоции, как мы оба
знаем, я никогда не оставляю без внимания. Я чувствую, что меня влечет к тебе.
И все же мне думается, ты лжешь относительно Роджера. И относительно Доры. Я
уверен, что все это звенья одной цепи. И стоит мне вспомнить о Боге
Воплощенном...
Не в силах продолжать, я оборвал себя на полуслове.
На меня потоком нахлынули воспоминания о рае, я вновь
испытал те ощущения, что и там, на небесах, – во всяком случае, те из них,
которые еще свежи были в памяти, – и буквально задохнулся от невыразимой
печали.
