Зик осторожно развел ее руки. Его угольно-черные глаза встретили ее измученный взгляд. Мелоди с ужасом осознала, что он постарел за эти три месяца. Время въелось в его черты, как это бывает, когда человек переживает страшное горе или утрату. Может быть, где-то в глубине сознания Зик понимает, что для них все кончено? Но упорно борется с этим ощущением, считая, что предает ее?
— Я люблю тебя, — сказал он. — И всегда буду любить. Это чувство нельзя включать и выключать по желанию. Я всегда считал, что все делаю правильно, что я независим, холоден. Называй, как хочешь. И вдруг ты, незваная, неожиданно вошла в мою жизнь. Я не искал чего-то постоянного. Я даже не предполагал, что когда-нибудь у меня будет семья, пока ты не появилась на сцене и не ворвалась в вихре танца в мое сердце.
У нее перехватило дыхание.
— Я больше не могу танцевать.
— Но ты здесь, рядом. Только это и имеет значение. — Зик наклонил голову так, что их губы оказались в миллиметре друг от друга. — Ты должна в это поверить, Ди, потому что я не знаю, как убедить тебя. Я способен только показать свою любовь.
Мелоди приняла поцелуй и прильнула к Зику в поисках его силы, его совершенной мужественности, по которой так тосковала. Он поцеловал ее веки, заставил закрыть глаза, как будто знал, что ей надо только чувствовать, ощущать его — и ничего больше. И Мелоди оказалась в бархатной темноте, сотканной из колдовской плоти Зика. Ее вожделение росло по мере того, как он продлевал поцелуй. Наконец реальность его вкуса и запаха стала неодолимой, словно огонь, сжигающий все на своем пути. Она хотела Зика. Хотела до боли.
Он взял Мелоди на руки, понес в свою спальню и опустил ее на кровать так осторожно, как будто она была сделана из китайского фарфора.
Мелоди напряглась, но Зик немедленно лег рядом с ней и, желая подарить женщине уверенность и уют, обнял ее. Не сильно, не порывисто, не поспешно. Он целовал ее губы, давал наслаждение, не требуя ничего взамен.
Ее грудь прижалась к его стальной груди, и он медленно, осторожно стал гладить Мелоди по спине, а его губы скользили по ее лицу. Постепенно она опять расслабилась, ее тело приникло к нему, а ловкие руки и губы Зика пробуждали в ней ту жгучую страсть, которую она знала в прошлом.
Мелоди едва заметила, как Зик снял с нее халат, потом верх пижамы. Он гладил шелковистую кожу ее плеч и шеи, целовал грудь. Она глухо простонала, когда его губы коснулись ее соска. Теперь руки Мелоди судорожно ласкали его тело, сбрасывали рубашку, отвечали на ласки.
Целуя Зика, она наслаждалась солоноватым вкусом его кожи, вдыхала запах лимона и мыла, смешанный с другим, мужским, запахом. Когда-то Мелоди сказала ему, что он красив, а Зик засмеялся и заявил, что красивы только женщины. Но он был не прав. Он красив. Он идеально сложен. Его тело безукоризненно, как тела олимпийских богов.
— Мне этого недоставало, — пробормотал Зик. — Не секса, а возможности обнять тебя, знать, что ты рядом, что мне достаточно протянуть руку, чтобы прикоснуться к тебе. — Мелоди понимала, что он имеет в виду. Есть вещи более интимные, чем простое соитие. Маленькие нюансы в отношениях супругов, но они говорят о связи, о близости, о понимании. — То есть секс — это здорово, — поспешно добавил он. — Я не пропагандирую воздержание.
Темнота дала ей уверенность, и, когда Зик снял с нее остатки одежды, а потом разделся сам, она потянулась к нему. Мелоди не позволяла себе думать. Если бы она стала размышлять, совесть остановила бы ее, потому что это нехорошо по отношению к Зику — всего одна ночь. Но сейчас Мелоди только чувствовала, касалась, вкушала.
— Мы не будем спешить, — прошептал он, — мы слишком долго ждали, чтобы торопить события.
Его глаза блестели в почти полной темноте, как глаза зверя. Она протянула руки и коснулась пальцами лица Зика.
— Сегодня есть только ты и я, — откликнулась Мелоди. — Ни прошлого, ни будущего. Я хочу любить тебя, Зик, хочу опять чувствовать тебя внутри себя.
— Но не так сильно, как я хочу быть в тебе. — Он опять поцеловал ее, но, когда Мелоди попыталась поторопить его, Зик отстранил ее руку. — Позже, — прошептал он. — Время принадлежит нам.
Их любовь была так же хороша, как всегда, но чувства — и те же, и не те. Прежде ей казалось, что они знают друг о друге все. Теперь Мелоди чувствовала, что не знает не только Зика, но и себя. Но в одном женщина была уверена: она хотела его, потому что любила. Это была одна из тех мыслей, которые приводили ее в ужас после несчастного случая. Любовь дает любимому слишком много власти. Любовь сломила ее бабушку, вероятно, и мать тоже и сломит ее, если она останется с Зиком.
А потом все мысли растворились в жажде, удовлетворить которую мог только Зик. Мелоди чувствовала, как кончик его мужской силы медленно двигается между ее бедрами. И она открыла ему путь, поторопила его.
Когда подошел миг развязки, ей показалось, что она готова разлететься на тысячу кусочков. И она сжала Зика в объятиях так крепко, что через секунду он упал на нее, дрожа и произнося ее имя. А когда биение их сердец улеглось, он спрятал лицо в изгибе ее шеи и вновь прошептал ее имя, чуть слышно и нежно.
Прошло какое-то время, прежде чем Зик приподнялся на локте, посмотрел на ее пылающее лицо и медленно проговорил:
— Уф! Если воздержание творит такие вещи, оно не так ужасно. — Он осторожно убрал прядь волос с ее щеки и добавил: — В тебе кое-что есть, женщина.
— Ты и сам не так плох, — заметила Мелоди, довольная тем, что ему сейчас спокойно и радостно.
Конечно, она предполагала, что Зик воспримет их любовную утеху как знак того, что все встало на свои места, но с этим можно разобраться потом.
Он натянул одеяло на них обоих и привлек Мелоди к себе, обняв за плечи:
— Даже гостиничный номер может стать домом, если та, кого ты любишь, рядом с тобой, а дом — казаться грудой кирпичей, когда любимой в нем нет. Я мог бы жить в хижине и быть совершенно счастливым, если бы рядом со мной была ты.
Мелоди заставила себя усмехнуться:
— Не представляю тебя в хижине. Если только в этой хижине найдется Интернет и достаточно средств связи для того, чтобы ты мог все держать под контролем.
Наступило напряженное молчание, затем Зик повернулся и, взяв Мелоди за подбородок, посмотрел ей в глаза.
— Правда? — лениво поинтересовался он. — Если бы кто-то тебя услышал, он решил бы, что я помешан на бизнесе и контроле.
Мелоди не понимала, шутит Зик или говорит серьезно. Наконец ей удалось разглядеть в его глазах веселые искорки.
Она улыбнулась и прижалась к нему.
— На самом деле, ты ошибаешься. — Зик поцеловал ее в макушку. — Я же говорил, что моя работа не определяет мое поведение. И никогда не определяла. Я делаю то, что делаю, потому что мне это нравится и, в конце концов, приносит пользу. Бывает, что я прилагаю много усилий, а отдача оказывается незначительной. Но так бывает не часто. Порой я совершаю ошибки. Как, например, в тот день, когда я не пошел с тобой на ланч из-за того, что возникла некая проблема, которую я надеялся быстро разрешить. Это самая большая ошибка в моей жизни. — Он помолчал, потом добавил: — Возможно, я помешан на контроле, но только немного.
