По ее интонации можно было понять, что Карло и Майкл состоят
в особо дружеских отношениях.
Карло, красивый, с бронзовым загаром на лице и руках, отпил
из стакана вино и сказал:
— Никто не может указывать Майку, как ему поступать.
После переезда на аллею Карло изменился. Он знал, где
начинаются и где кончаются его полномочия в семье.
Было во всем этом что-то, чего Кей не понимала и что ей не
нравилось. Конни намеренно ластилась к отцу и, хотя это казалось искренним,
женский глаз Кей сразу заметил фальшь. В ответе Карло было своеобразное
смирение. Майкл на все это не обратил никакого внимания.
Кей волновало не столько перекошенное лицо мужа, сколько
постоянно текущий нос. Простая пластическая операция могла все исправить.
Только по этой причине она и хотела, чтобы Майкл лег на операционный стол. Но
она поняла, что он почему-то хочет сохранить искривленное лицо, и была уверена,
что дон сочувствует Майклу и понимает его.
После первых родов Майкл неожиданно спросил ее:
— Хочешь, чтобы я исправил свое лицо?
— Да, — ответила Кей. — Ты ведь знаешь детей.
Представляешь, что будет чувствовать твой сын, когда вырастет и поймет, что
твое лицо не совсем нормальное? Я просто не хочу, чтобы наш ребенок видел это.
Мне лично все равно, поверь.
— О'кэй, — улыбнулся он ей. — Я это сделаю.
Он подождал ее возвращения из больницы, а потом сделал все
необходимые приготовления. Операция прошла хорошо. Результатов ранения теперь
почти не было видно.
Все в семье были очень рады, а Конни больше всех. Она
навещала Майкла в больнице каждый день и приводила с собой Карло. Когда Майкл
вернулся домой, она обняла его, поцеловала, а потом с умилением посмотрела на
него и сказала:
— Теперь ты снова мой красивый брат.
На одного только дона это не произвело впечатления. Он пожал
плечами и спросил:
— Какая разница?
Но Кей была благодарна Майклу. Она понимала, что он сделал
это вопреки своим желаниям и наклонностям. Он сделал это, потому что она его
попросила, и она единственный в мире человек, способный так на него повлиять.
В день возвращения Майкла из Лас-Вегаса, Рокко Лампоне
подъезжал на своей машине к аллее, где он должен был взять Кей и отвезти ее в
аэропорт. Живя словно в крепости, она чувствовала себя очень одиноко, и всегда
встречала мужа, возвращавшегося из дальних поездок.
Она видела, как он спускается по трапу рядом с Томом Хагеном
и новым его сотрудником, Альбертом Нери. Кей недолюбливала Альберта Нери, он
напоминал ей Луку Брази и его тихую жестокость. Она заметила, что Нери немного
отстал от Майкла, потом сделал несколько шагов в сторону и быстрым
пронизывающим взглядом оглядел всех встречающих. Нери заметил Кей и притронулся
к плечу Майкла, показывая, в какую сторону ему следует смотреть.
Кей бросилась в объятия мужа, но тот торопливо поцеловал ее
и отпустил. Они с Хагеном сели в автомобиль, а Нери куда-то исчез. Кей не
заметила, что Нери сел в другую машину, чтобы сопровождать Майкла до самого
Лонг-Бича.
Кей никогда не задавала Майклу вопросов о его делах. Даже в
в самой вежливой форме. Дело даже не в том, что на любой вопрос она получила бы
уклончивый дипломатичный ответ; просто это было бы неприятным напоминанием о
запретной зоне, которая с их семейной жизнью не соприкасалась. Кей с этим
свыклась. Но когда Майкл заявил, что ему придется провести вечер в обществе
отца и доложить ему о поездке в Вегас, она не удержалась и разочарованно
нахмурилась.
— Мне очень жаль, — сказал Майкл. — Завтра
вечером поедем в Нью-Йорк на спектакль и поужинаем в ресторане. О'кэй? —
Он легонько похлопал ее по животу (она была почти на седьмом месяце
беременности). — После того, как родишь, снова будешь прикована к дому. К
черту, ты больше итальянка, чем янки! Два ребенка за два года!
— А ты больше янки, чем итальянец, — заметила
Кей. — Свой первый вечер дома посвящаешь делам. — Она
улыбнулась. — Домой-то хоть вернешься не поздно?
— До полуночи, — ответил Майкл. — Если ты
устала, не жди меня.
— Я подожду, — сказала Кей.
На встрече в угловой комнате-библиотеке дома дона Корлеоне
присутствовали сам дон, Майкл, Том Хаген, Карло Ричи и двое капорегимес —
Клеменца и Тессио.
Атмосфера во время встречи была далеко не столь дружеской,
как в былые дни. С момента, когда дон заявил, что отходит от дел и управление
семейным делом переходит к Майклу, во взаимоотношениях между этими людьми
возникло определенное напряжение. Управление семейным делом ни в кое случае не
является должностью, которая передается по наследству. В любом другом
могущественном семействе должность дона перешла бы к одному из капорегимес.
Такие капорегимес, как Клеменца и Тессио получили бы по крайней мере разрешение
отделиться и создать собственные семейства.
С момента заключения мира с пятью семействами мощь семейства
Корлеоне угасала. В районе Нью-Йорка самым сильным, по всеобщему мнению, стало
семейство Барзини; в союзе с семейством Татаглия его сила не уступила былой
мощи семейства Корлеоне. Кроме того, они постоянно совершали пробные вылазки в
районы владения семейства Корлеоне и, убедившись, что ответная реакция крайне
слаба, назначали там своих управляющих играми.
Отход дона от дел обрадовал Барзини и Татаглия. Майкл, в
кого бы он в будущем не превратился, по крайней мере, еще лет десять не сумеет
достичь влияния дона.
Серьезные удары сыпались на семейство Корлеоне один за
другим. Фредо доказал, что он не более, как обыкновенный лавочник и бабник, и
не может обойтись без материнской груди, одним словом — не мужчина. Гибель
Сонни тоже была для семейства катастрофой. Сонни был человеком, которого
боялись, к которому было невозможно относиться легкомысленно. Он, разумеется,
совершил ошибку, послав младшего брата, Майкла, убить Турка и капитана полиции.
Правильный тактический шаг, в стратегическом плане был крупной ошибкой. Это
привело в конечном итоге к тому, что дону пришлось подняться с больничной
койки, и отняло у Майкла драгоценные два года, которые могли быть проведены в
изучении семейного дела. И, разумеется, сам дон совершил крупный просчет,
назначив консильори ирландца. Ни один ирландец не может хитростью сравниться с
сицилийцем. Таково было мнение всех семейств, и они с большим уважением
относились к союзу Барзини-Татаглия, нежели к семейству Корлеоне. Майкл, по их
мнению, уступал Сонни с силе, но был умнее его, хотя далеко не так умен, как
его отец. Посредственный наследник и человек, которого не следует слишком
остерегаться.
Всем была по душе мудрая мирная политика дона, но тот факт,
что он отказался от мести за сына, лишило семейство всеобщего страха и
уважения. Все решили, что корни подобной политики кроются в слабости.
