Уже выходя, дон обернулся и спросил Хагена:
— У тебя записано, что до войны этот Турок жил на
доходы от проституции? Как сейчас семейство Татаглия. Запиши это прежде, чем
забудешь.
На и без того красном лице дона проступил румянец насмешки.
Хаген умышленно не припомнил этой детали, так как она была несущественной. Но
теперь у дона может возникнуть неправильное представление о его работе. Когда
дело касается секса, дон был непреклонен.
«Турок» — Виргилий Солоццо был невысок и так темен, что его
и в самом деле можно было принять за настоящего турка. Его кривой нос и
жестокие черные глаза еще больше подчеркивали это сходство. В нем чувствовался
избыток самоуверенности.
Сонни Корлеоне встретил его у двери и повел в кабинет, где
сидели Хаген и дон. Хагену показалось, что он в жизни не встречал столь
опасного на вид человека. Сравниться с ним, пожалуй, может лишь Лука Брази.
Все присутствующие вежливо пожали друг другу руки. «Если дон
когда-нибудь спросит меня, имеет ли этот человек крепкие яйца, буду вынужден
сказать «да»», — подумал Хаген. Никогда не приходилось ему видеть такой
силы в одном человеке. Даже дону было далеко до него. Дон вообще предстал в
очень невыгодном свете. Он был очень просто одет и от его приветствий веяло
чем-то крестьянским.
Солоццо приступил к делу. Речь идет о наркотиках. Все
готово. Кое-какие маковые плантации в Турции обязались поставлять ему
определенное количество сырья ежегодно. У него имеется завод во Франции, на
котором из этого сырья будут готовить морфий. Имеется у него совершенно
надежное предприятие и по изготовлению героина в Сицилии. Переправка сырья в
обе эти страны налажена и надежна, насколько что-то может быть надежно в этом
деле. Переправка продукции в Соединенные Штаты связана с потерей примерно пяти
процентов, так как ФБР, как им обоим известно, подкупить невозможно. Доходы
будут колоссальными, а риск ничтожен.
— Для чего же ты пришел ко мне? — спросил вежливо
дон. — Чем я заслужил такую честь?
На темном лице Солоццо не дрогнул ни один мускул.
— Мне нужны два миллиона долларов наличными, —
сказал он. — И, что не менее важно, я нуждаюсь в человеке с прочными
связями в верхах. Несколько из моих людей попадут в руки полиции. Этого
избежать невозможно. У каждого из них незапятнанное прошлое, и судьи со
спокойной душой смогут приговорить их к минимальным срокам. Мне нужен человек,
способный гарантировать, что когда мои друзья попадут в беду, они проведут в
тюрьме не более двух лет. Тогда они не заговорят. Но если они получат по десять
— двадцать лет, то кто знает? В этом мире много слабых людей. Они могут
заговорить и подвергнуть опасности более важных людей. Связи в суде просто
необходимы. Я слышал, дон Корлеоне, что в твоем кармане не меньше судей, чем
медяков в кармане чистильщика обуви.
Дон Корлеоне не потрудился поблагодарить гостя за
комплимент.
— Какой процент получает моя семья? — спросил он.
Глаза Солоццо заблестели.
— Пятьдесят процентов, — торжественно произнес он,
а потом заговорил почти ласково. — С самого начала твой доход будет равен
трем или четырем миллионов долларов. Потом он возрастет.
Дон Корлеоне спросил:
— А каков процент семьи Татаглия?
Солоццо явно занервничал.
— Они получают небольшую часть моей доли. Мне они нужны
для непосредственного участия в операции.
— Так, — сказал дон Корлеоне, — я получаю
пятьдесят процентов только за первоначальное капиталовложение и судебную
защиту. Ты хочешь сказать, что сама операция — не мое дело?
Солоццо подтвердил слова дона кивком головы.
— Если ты считаешь, что два миллиона долларов — это
«всего лишь» капиталовложение, мне остается только приветствовать тебя, дон
Корлеоне.
Дон заговорил тихим голосом:
— Я согласился на встречу с тобой, потому что питаю
глубокое уважение к семейству Татаглия и потому что слышал о тебе много
хорошего. Я вынужден ответить отказом на твое предложение. Но считаю долгом
объяснить свой отказ. Доходы в твоем деле огромны, но и риск не мал. Согласись
я на участие в твоих операциях, это могло бы повредить остальным моим
интересам. Верно, что у меня немало друзей в политике. Но они откажутся от
меня, если вместо азартных игр я займусь наркотиками. Они считают, что азартные
игры — это что-то вроде спиртных напитков: грех, но безвредный. В то же время
наркотики они считают делом грязным. Нет, не возражай, это их мнение, а не мое.
Меня не интересует, каким способом человек зарабатывает на жизнь.
Скажу только одно: твой бизнес слишком опасен. Все члены
моей семьи жили последние десять лет, не подвергаясь опасности. Я не могу
рисковать их жизнью и благополучием ради погони за деньгами.
Единственным признаком разочарования Солоццо было то, что
его глаза быстро забегали по комнате, будто ища поддержки у Хагена и Сонни.
Потом он спросил:
— Ты волнуешься за свои два миллиона?
— Нет, — холодно ответил дон и усмехнулся.
Солоццо предпринял новую попытку:
— Семейство Татаглия тоже будет гарантировать твое
капиталовложение.
И тут Сонни совершил непростительную ошибку.
— Семейство Татаглия гарантирует возвращения нашего
вклада без процентов? — спросил он.
Хаген пришел в ужас от этого вмешательства. Он видел, как
холодеет дон, как смотрят его злые глаза на старшего сына, застывшего в испуге
непонимания. Глаза Солоццо снова блуждали, на этот раз довольные. Он обнаружил
трещину в крепости дона. Снова заговорил дон:
— Сегодня молодежь думает только о деньгах, —
сказал он. — Они не признают никаких правил приличия. Прерывают старших,
вмешиваются в их разговоры. Но я питаю слабость к своим детям и, как ты мог
заметить, избаловал их. Синьор Солоццо, мое «нет» окончательно. От себя лично
хочу пожелать тебе успехов в твоем деле. Оно противоречит моим принципам. Я
сожалею, что мне приходится разочаровывать тебя.
Солоццо пожал дону руку и позволил Хагену проводить себя до
автомобиля. Его лицо ничего не выражало, когда он прощался с Хагеном.
Когда Хаген вернулся в комнату, дон спросил его:
— Ну, что ты скажешь об этом человеке?
— Он сицилиец, — сухо ответил Хаген.
Дон глубокомысленно кивнул головой. Потом повернулся к сыну
и нежно сказал:
— Никогда, Сантино, не позволяй никому, кроме членов
твоей семьи, знать, о чем ты думаешь. Пусть они никогда не знают, что у тебя
под ногтями. Мне кажется, твой мозг немного размягчился от комедии, которую ты
играешь с этой девушкой. Теперь прочь с моих глаз!
