Ответил уверенным голосом Тессио:
— Я знаю это место. Для нас это просто замечательно.
Маленький семейный ресторанчик с отдельными секциями, где можно говорить почти
с глазу на глаз. Замечательная кухня. Никто не сует носа не в свое дело.
Отлично. — Он наклонился над столом и сложил окурки в виде «наглядного
пособия». — Вот вход. Когда кончишь, иди к выходу, поверни налево, а потом
заверни за угол. Я увижу тебя, включу фары и поеду. Если будут неприятности,
крикни. Я зайду и постараюсь вытащить тебя оттуда. Клеменца, ты должен работать
быстро. Пошли туда кого-нибудь с пистолетом. У них уборная старого типа, с
большим промежутком между бачком и стеной. Пусть твой человек прикрепит
пистолет к задней стенке бачка. Майк, они обыщут тебя в машине и, убедившись
что ты чист, перестанут волноваться. В ресторане обожди немного, потом извинись
и скажи, что ты должен выйти в уборную. Нет, лучше попроси разрешения выйти. Они
ни о чем не догадаются. Но как только выйдешь оттуда, не теряй времени. Не
садись снова за стол, сразу начинай стрелять. В голову. Два выстрела по
черепам, ноги в руки — и на улицу.
Сонни слушал с напряженным вниманием.
— Я хочу, чтобы пистолет положил самый надежный
человек, — сказал он Клеменца. — Я не хочу, чтобы мой брат вышел из
сортира с членом в руках.
Клеменца ответил, подчеркивая каждое слово:
— Пистолет будет там.
— О'кэй, — сказал Сонни. — Начинайте
двигаться.
Тессио и Клеменца ушли.
— Я должен отвезти Майка в Нью-Йорк? — спросил
Хаген.
— Нет, — ответил Сонни. — Ты мне необходим
здесь. Как только Майк кончит, наступит наш черед, и ты мне будешь нужен. Наши
газетчики уже готовы?
— Я накормлю их информацией в тот момент, когда об
убийстве станет известно, — ответил Хаген.
Сонни встал, подошел к Майклу и пожал ему руку.
— О'кэй, мальчик, — сказал он ему. — Я сам
поговорю с матерью и объясню, почему ты не пришел попрощаться. При первой
возможности дам знать твоей девушке. О'кэй?
— О'кэй, — ответил Майкл. — Когда, ты
думаешь, я смогу вернуться?
— Не раньше, чем через год, — ответил Сонни.
— Дон способен действовать быстрее, но на это не
рассчитывай, Майк, — добавил Хаген. — Момент твоего возвращения
зависит от многих факторов. В какой степени, например, мы сумеем ввести в
заблуждение прессу? Насколько полиция будет заинтересована в том, чтобы скрыть
детали убийства? Как отреагируют другие семейства? Здесь будет очень жарко, и
это единственное, в чем мы можем быть абсолютно уверены.
Майкл пожал руку Хагена.
— Сделай все, что в твоих силах, — сказал
он. — Мне не хочется прожить еще три года вне дома.
— Еще не поздно отказаться, Майк, — проговорил
Хаген. — Мы сумеем найти кого-нибудь другого. Можно обсудить другие
возможности. Например, я не совсем уверен, что мы обязаны убить Солоццо.
Майкл засмеялся.
— Мы можем убедить себя в чем угодно — сказал
он. — Но впервые мы приняли правильное решение. Я жил без забот, пришло
время расплачиваться.
— Сломанная челюсть не должна ожесточить тебя, —
сказал Хаген. — Мак-Клуски идиот, и это был бизнес, а не сведение личных
счетов.
Во второй раз лицо Майкла Корлеоне поразительно напомнило
ему дона.
— Том, не позволяй ни кому насмехаться над собой.
Каждый кусок дерьма, который человек вынужден съедать — личное дело. Они называют
это бизнесом. О'кэй. Но это так же личное дело, как и ад. И знаешь, у кого я
этому научился? У дона. У моего отца. Если градом било его друга, старик считал
это личным оскорблением. И именно это сделало его великим. Великим доном. Он,
подобно богу, все считает своим делом. Ему знакомо каждое перышко, выпавшее из
хвоста птицы, и он знает, куда оно упало. Верно? Я пришел поздно, но пойду я до
конца. Верно, черт побери, сломанную челюсть я считаю личным для себя
оскорблением; верно, к покушению на отца я не могу отнестись, как к деловому
спору. — Он засмеялся. — Скажи старику, что всему этому я выучился у
него и что я рад возможности отблагодарить его за все, что он мне дал. Он был
хорошим отцом, — он остановился, потом задумчиво добавил. — Знаешь,
Том, я не могу припомнить, чтобы он меня когда-либо бил. И Сонни тоже. И Фредо.
И, разумеется, Конни — на нее он даже не кричал. Скажи мне правду, Том,
скольких людей, по-твоему, дон убил или приказал убить?
Том Хаген повернулся к нему.
— Одной вещи ты выучился не у него. Тому, как ты сейчас
разговариваешь. Есть вещи, которые надо делать и которые ты делаешь, но о
которых ты никогда не говоришь. Ты не пытаешься их оправдать. Ты просто
делаешь. Потом забываешь о них.
Майкл сморщил в гневе лицо. Голос его, однако, прозвучал
тихо.
— Как консильори ты согласен с тем, что опасно для дона
и всей семьи оставлять Солоццо в живых?
— Да, — ответил Хаген.
— О'кэй, — сказал Майкл. — Значит, я должен
убить его.
Майкл Корлеоне стоял возле ресторана Джека Демпси на Бродвее
и ждал. Он посмотрел на часы. Было без пяти минут восемь. Солоццо пунктуален.
Майкл позаботился о том, чтобы прибыть на место раньше времени. Он находился
здесь около четверти часа.
Всю дорогу из Лонг-Бича он старался забыть все, что сказал
Хагену. Ведь если он верит в то, что сказал, его жизнь вступила на путь, с
которого не сойти. «Нечего думать о подобных глупостях, — грустно сказал
себе Майкл. — Иначе можно сегодня ночью отправиться на тот свет». Он
должен полностью сконцентрироваться на предстоящей миссии. Солоццо не идиот, и
Мак-Клуски тоже крепкий орешек. Он почувствовал тупую боль в челюсти и
поблагодарил бога: боль не позволит ему отвлечься.
Несмотря на то, что вот-вот должны были начаться
представления в театрах, Бродвей в эту холодную зимнюю ночь был почти безлюден.
Майкл даже отпрянул, когда к тротуару подкатил длинный черный автомобиль, и
водитель, открыв дверцу, сказал:
— Входи, Майк.
Майкл не узнал водителя — молодого гангстера с гладкими
черными волосами и в пальто нараспашку. На заднем сиденьи сидели капитан и
Солоццо.
Солоццо протянул руку над спинкой сиденья, и Майкл пожал ее.
Рука была сильной, горячей и сухой.
— Я очень рад, что ты пришел, Майк, — сказал
Солоццо. — Надеюсь, мы сумеем все уладить. Это не соответствовало моим
планам и никогда не должно было случиться.
— Я тоже надеюсь, что этой ночью мы сумеем уладить все
дела, — тихо сказал Майкл Корлеоне. — Я не хочу, чтобы продолжали
беспокоить моего отца.
