Том, скрывшись в комнате совещаний, принялся дрожать с такой
силой, что ему пришлось прижать ноги одну к другой, положив руки между коленями
и втянув голову в сжимающиеся плечи. Казалось, он молится дьяволу.
Теперь он понимал, что не подходит для должности консильори
во время войны. Пятеро семейств с их кажущейся трусостью обманули его. Они
спокойно готовили свою страшную засаду. Они планировали и выжидали, не давая
своим обагренным кровью рукам действовать прежде времени. Старый Дженко
Абандандо никогда бы не попал в такую яму, он почуял бы, что здесь пахнет
изменой, он утроил бы меры предосторожности и выманил бы заговорщиков из их
нор. В то же время Хаген искренне переживал. Сонни был для него настоящим
братом, его спасителем! В детстве Сонни был его идеалом. Сонни никогда не
унижал и не задевал его, всегда относился к нему с симпатией. Том не забудет, как
Сонни обнял его после освобождения из плена Солоццо. Радость Сонни была тогда
искренней. То, что Сонни вырос человеком жестоким и кровожадным, не имело для
Хагена значения.
Он знал, что никогда не сможет рассказать матери Корлеоне о
смерти сына, и потому поторопился выйти с кухни. Он никогда не считал ее своей
матерью, как считал дона отцом, а Сонни — братом. Его отношение к ней было
таким же, как отношение к Фредо, Майклу и Конни. Все это люди были щедры к
нему, но особенно его не любили. Он не мог ей рассказать. За несколько месяцев
она потеряла всех своих сыновей: Фредо отправлен в Неваду, Майкл прячется в
Сицилии, и вот теперь умер Сантино. Кого из троих она любила больше всех? Этого
никто не знал.
Все это длилось не более нескольких минут. Хаген взял себя в
руки и снял телефонную трубку. Он набрал номер Конни. Долго никто не отвечал,
потом к телефону подошла Конни.
Хаген говорил с ней мягким голосом.
— Конни, говорит Том. Разбуди своего мужа, я должен с
ним поговорить.
Конни ответила низким испуганным голосом.
— Том, Сонни приедет сюда?
— Нет, — ответил Том. — Сонни не приедет.
Насчет этого не беспокойся. Но разбуди Карло и скажи ему, что я должен с ним
поговорить.
Конни ответила заплаканным голосом:
— Том, он избил меня. Я боюсь, что он меня снова побьет,
когда узнает, что я звонила домой.
Голос Тома звучал успокаивающе.
— Он не будет тебя бить. Я с ним поговорю и улажу все
дело. Все будет о'кэй. Скажи ему, что я должен сообщить ему что-то очень
важное. О'кэй?
Прошло почти пять минут, и в трубке послышался заспанный и
охрипший голос Карло. Хаген говорил с ним резко, стараясь окончательно
разбудить его.
— Слушай, Карло, — сказал он. — Я должен
рассказать тебе кое-что. Приготовься, я не хочу, чтобы ты своей реакцией
напугал Конни. Я уже сказал Конни, что это важно, и тебе придется что-нибудь
выдумать для нее. Скажи, например, что семейство решило переселить вас на аллею
и дать тебе важную должность. Что дон решил, наконец, дать тебе шанс, надеясь
тем самым наладить вашу семейную жизнь. Понял?
Тень надежды мелькнула в голосе Карло, когда он ответил.
— Да, о'кэй.
— Через несколько минут, — продолжал Хаген, —
постучат в дверь. Это придут за тобой двое моих людей. Скажи им, что я просил
их прежде связаться со мной. Я прикажу им оставить тебя там с Конни. О'кэй?
— Да, да, я понял, — сказал Карло. Он был
взволнован. Напряжение в голосе Хагена говорило о том, что сообщение будет
действительно важным.
— Этой ночью они убили Сонни, — сказал
Хаген. — Не говори ничего. Когда ты спал, Конни позвонила домой, и он был
на пути к вам, но я не хочу, чтобы она даже догадывалась об этом. Она подумает,
что все произошло по ее вине. Я хочу, чтобы ты остался с ней и ничего ей не
рассказывал. Я хочу, чтобы ты с ней помирился. Я хочу, чтобы ты был сегодня
любящим мужем. И я хочу, чтобы ты им оставался хотя бы до рождения ребенка.
Завтра утром кто-нибудь из вас — ты, дон или мама Корлеоне — расскажет Конни,
что ее брат погиб. Я хочу, чтобы роды прошли нормально. Сделай мне это
одолжение, и я тебя не забуду. Понял?
Голос Карло немного дрожал.
— Конечно, Том, конечно. Слушай, мы с тобой всегда
ладили. Я тебе очень благодарен. Понимаешь?
— Да, — сказал Хаген. — Не беспокойся, никто
не обвинит тебя в том, что все произошло из-за вашей ссоры. — Он
остановился, а потом добавил мягким, ободряющим тоном. — Теперь приступай
к делу, займись Конни.
Том положил трубку. У дона он научился никогда не угрожать,
но Карло прекрасно понял намек: один шаг отделяет его от смерти.
Хаген позвонил Тессио и приказал ему немедленно явиться на
аллею в Лонг-Бич. Он не сказал для чего, и Тессио не спросил. Хаген вздохнул.
Теперь предстоит самое трудное.
Ему придется разбудить дона. Придется рассказать самому
любимому на свете человеку, что он не справился со своей работой, не защитил от
смерти его старшего сына. Хаген не тешил себя надеждой. Только великий дон мог
добиться ничьей в этом ужасном положении. Хаген не спросил даже врача, можно ли
будить дона Корлеоне. Чтобы врачи не сказали, пусть даже заявят, что это грозит
дону смертельной опасностью, он обязан все рассказать своему приемному отцу.
Мнение врачей теперь не имеет значения, ничто теперь не имеет значения.
Необходимо все рассказать дону, и тот должен либо взять управление в свои руки,
либо приказать Хагену отдать могущество семейства Корлеоне пяти семействам
Нью-Йорка.
Сердце Хагена дрожало. Он старался подготовиться к
разговору. Ни в коем случае он не должен показывать, что его грызет чувство
вины. Самообвинение только возложит излишнее бремя на дона. Дон решит, что
ошибся, избрав для важнейшей должности консильори, непригодного для работы во
время войны.
Хаген услышал шум приближающейся по аллее машины. Прибывают
капорегимес. Сначала он проинструктирует их, а потом поднимется и разбудит
дона. Он подошел к бару возле письменного стола и вынул бутылку и стакан. Дверь
комнаты вдруг мягко приоткрылась и, обернувшись, он увидел — впервые после тех
злополучных выстрелов — полностью одетого дона Корлеоне.
Дон прошел через комнату к своему огромному кожаному креслу
и сел. Движения его были несколько резкими, одежда на нем висела, но Хагену он
казался прежним доном. Усилием воли, казалось, игнорировал дон внешние признаки
своей телесной слабости. Выпрямившись в кресле, он сказал Хагену:
— Дай мне капельку арака.
Хаген вынул из бара бутылку и налил себе и дону напиток с
лакричным вкусом. Это был крестьянский напиток домашнего изготовления, намного
крепче тех, что продаются в магазинах, подарок старого друга, который из года в
год поставлял дону грузовик спиртных напитков.
— Моя жена перед сном плакала, — сказал дон
Корлеоне. — В окно я видел обоих капорегимес, а сейчас полночь. По-моему,
консильори, ты должен рассказать своему дону то, что всем известно.
