Один за другим прибывали остальные доны. Все они знали друг
друга. Им приходилось встречаться на празднествах и во время деловых совещаний.
Они обращались друг к другу с профессиональной вежливостью и в молодости часто
оказывали друг другу мелкие услуги. Третьим из донов прибыл Иосиф Залуччи из
Детройта. Семейство Залуччи владело соответствующим образом замаскированным
ипподромом. Они были владельцами и большинством игорных домов. У Залуччи было
круглое лунообразное лицо, он производил впечатление добродушного и милого
человека. Жил он в доме стоимостью в сто тысяч долларов в Гросс-Пойнте, одном
из богатейших кварталов Детройта. Один из его сыновей женился на дочери
уважаемого американского семейства. Залуччи, подобно дону Корлеоне, был
человеком деликатным. За последние три года по приказу семейства было убито
всего два человека. Как и дон Корлеоне, он противился торговле наркотиками.
Залуччи привел с собой своего консильори, и оба они подошли
к дону Корлеоне и обняли его. Залуччи говорил типичным американским басом, и в
его голосе почти не чувствовалось акцента.
— Только твой голос мог привести меня сюда, —
сказал он дону Корлеоне.
Дон Корлеоне благодарно склонил голову. Да, на Залуччи он
мог положиться.
Два следующих дона прибыли с западного берега, причем
приехали они на одном автомобиле. Это были Франк Фальконе и Антони Молинари,
самые молодые из гостей, — им едва минуло по сорок лет. Они были одеты
менее скромно, чем остальные, было в них что-то голливудское, и свои чувства он
выражали, пожалуй слишком громко. Франк Фальконе властвовал в профсоюзе
киноработников, владел игорными домами в студиях и поставлял девушек публичным
домам западного берега. Остальные доны не очень ему доверяли.
Сферами владения Антони Молинари были порт Сан-Франциско и
спортивные лотереи. Он происходил из рыбацкой семьи и теперь владел лучшим в
Сан-Франциско рыбным рестораном, на котором, согласно рассказам, терпел лишь
убытки, так как предлагаемая посетителям еда была намного дороже взимаемой
платы. У него было бесстрастное лицо профессионального шулера, и все знали, что
он связан с переправкой наркотиков через мексиканскую границу. Его помощники
были людьми молодыми, крепко сложенными и ясно было, что это не консильори, а
телохранители, хотя оружие на такую конференцию они принести не осмелились. Эти
телохранители владели приемами каратэ, что могло лишь позабавить донов, но не
напугать их, как не напугало бы их появление донов из Калифорнии, облаченных в
сутаны а-ля папа римский. Тут следует, правда, заметить, что многие из
присутствующих были людьми религиозными и глубоко верили в бога.
Затем появился дон из Бостона. Это был единственный из
донов, которого коллеги не уважали. Все знали, что он ведет себя непорядочно по
отношению к своим людям, безжалостно их обманывает. Это ему еще можно было
простить — у каждого свои слабости. Но нельзя было простить ему неспособность
поддерживать порядок в своих владениях. В Бостоне было слишком много убийств,
слишком много мелких войн, слишком много неорганизованных преступников, которые
смело нарушали все писанные и неписанные законы. Если мафия в Чикаго состояла
из дикарей, то в мафии Бостона сидели одни гавоны — грубые и бездарные тупицы.
Дона Бостона звали Доменик Панца. Он был низкорослым квадратным человечком и,
по выражению одного из донов, напоминал вора.
Синдикат Кливленда, одно из самых могущественных в
Соединенных Штатах предприятий «игорной промышленности», был представлен
глубоким стариком с исхудалым лицом и белыми, как снег, волосами. За глаза его
называли «жидом» — он окружил себя советниками — евреями. Он, по слухам, готов
назначить еврея консильори. Семейство Корлеоне называли из-за Хагена
«ирландской бандой», а семейство дона Винсенто Форленца с еще большим
постоянством называли «жидовской бандой». Но он великолепно вел дела и никогда,
несмотря на чувственное лицо, не падал в обморок при виде крови. Он держал
своих людей в ежовых рукавицах и обладал значительными политическими связями.
Представители пяти семейств Нью-Йорка прибыли последними, и
на Хагена произвели впечатление их агрессивность и умение держаться. Да,
провинциальным семействам было до них далеко. Во-первых, все пять донов
Нью-Йорка были, в соответствии с сицилианской традицией, «людьми с брюхом», что
означает: смелыми и влиятельными (в Сицилии оба эти понятия и в самом деле
неотделимы). Пятеро донов Нью-Йорка были тучными людьми с львиными головами,
крупными чертами лица, царственными мясистыми носами, грубыми ртами и толстыми
сморщенными щеками. На них были далеко не модные одежды и ясно было, что они
никогда в жизни не ходили к парикмахеру: это были деловые люди, не знавшие, что
такое щегольство.
Среди них был Антони Страцци, который властвовал в районе
Нью-Джерси и на доках Вест-Сайд Манхэттена. Он контролировал игры в Джерси и
был прочно связан с правящим аппаратом демократической партии. У него была
целая флотилия грузовиков, которая приносила ему невиданные доходы. Прежде
всего, он мог отправлять свои грузовики с избыточным грузом, не опасаясь
контролеров автострады. Грузовики разрушали дороги, и его же собственная
строительная компания заключила с правительством прибыльный договор об их
ремонте. Это было дело, которое порождало другие дела. Страцци был человеком
старой закалки и никогда не занимался проституцией. Но работая в порту, он не
мог избежать связи с контрабандой наркотиков. Из всех пяти семейств, восставших
против дона Корлеоне, его семейство было самым слабым и самым податливым.
Во главе семейства верхнего Нью-Йорка, контролировавшего
перевозку итальянских рабочих из Канады и игорных домов в своем районе, стоял
Отиллио Кунео. У него было веселое круглое лицо деревенского пекаря и
официально он владел одним из крупнейших молочных заводов. Кунео любил детей и
всегда носил с собой кулек конфет, надеясь порадовать одного из своих
многочисленных внуков или детишек компаньона. Он носил круглую фетровую шляпу,
поля которой спускались, еще больше расширяя его лунообразное лицо. Он был
одним из немногих донов, которого никогда не арестовывали и о настоящей
деятельности которого даже не догадывались. Дело дошло до того, что он числился
одним из руководителей муниципалитета города и был избран объединением
промышленников Нью-Йорка «бизнесменом года».
Наиболее близким союзником семейства Татаглия был дон Эмилио
Барзини. Он контролировал часть игорных домов Бруклина и Куинса. Его
специальностью были также проституция и шантаж. Стэйт-Айленд находился
полностью в его руках. В Бронксе и Вестчестере он занимался спортивными
лотереями. Будучи таким универсалом, он не игнорировал и наркотики. Эмилио
Барзини был прочно связан с Кливлендом и Западным берегом и был слишком умен,
чтобы интересоваться Лас-Вегасом и Рено — открытыми городами Невады. Были у
него свои интересы на Кубе и Байами-Бич. Его семейство было вторым по мощи
после семейства Корлеоне в Нью-Йорке, а значит — и во всех Соединенных Штатах.
Влиянием своим он не обошел даже Сицилию. В каждом незаконном блюде
чувствовалась его рука. Ходили слухи, что он связан с Уолл-стритом. С начала
войны он снабжал семейство Татаглия деньгами и связями. И его заветной мечтой
было занять место дона Корлеоне в качестве наиболее могущественного
руководителя мафии и завладеть частью империи Корлеоне. Он во многом напоминал
дона Корлеоне, но был куда современнее его, куда деликатнее, куда больше
походил на бизнесмена. Его не назовешь старым зазнайкой, и молодые руководители
доверяли ему. Среди собравшихся он пользовался, пожалуй, наибольшим уважением.
