На следующий день все повторилось. Но на этот раз Апполония
надела полученную в подарок цепочку. Это было добрым знаком, и Майкл улыбнулся.
Они вместе поднялись на холм, мать шла несколько поодаль. Но вдруг, в один
момент Апполония оступилась, и Майкл подхватил ее. Ее тело было таким живым и
горячим, что в нем снова вскипела и волнами заиграла кровь. Мать улыбнулась: ее
дочь настоящая горянка, и на этой тропе не спотыкалась с пеленок.
Так продолжалось две недели. Майкл каждый раз привозил
подарки и мало-помалу Апполония перестала его стесняться. Но они не могли
встречаться без свидетелей. Она была обыкновенной деревенской девушкой, почти
не умела читать и писать, не имела понятия о том, что ее окружает, но была в
ней какая-то особая свежесть и жажда жизни, которые делали ее интересной. По
просьбе Майкла все продвигалось очень быстро. Свадьба была назначена на
воскресенье через две недели.
Теперь вмешался дон Томасино. Из Америки ему сообщили, что
Майклу нельзя приказывать, но должны быть приняты все меры предосторожности.
Поэтому дон Томасино назначил себя посаженным отцом жениха и обеспечил
присутствие на свадьбе своих телохранителей. Со стороны Корлеоне на свадьбу
были приглашены Кало, Фабрицио и доктор Таца. Молодожены будут жить в вилле
доктора Таца, окруженной каменным забором. Свадьба была обычной крестьянской
свадьбой. Крестьяне стояли у дороги и осыпали гостей и жениха с невестой
цветами. На свадебную процессию сыпался дождь традиционных миндальных конфет, а
оставшимися конфетами усыпали кровать невесты — на этот раз символически, так
как первую брачную ночь молодожены должны были провести за пределами Корлеоне.
Пиршество продолжалось до полуночи, но жених с невестой поторопились оставить
гостей и уехали на своем «альфа-ромео». Майкл удивился, узнав, что по просьбе
невесты на виллу их сопровождает мать. Отец объяснил ему: девушка молодая,
неопытная, немного испугана, и после первой брачной ночи ей захочется с
кем-нибудь поговорить. Может быть, ей придется что-то подсказать, если не все
будет ладиться. Подобные дела могут иногда быть очень сложными. Майкл заметил,
что большие газельи глаза Апполонии смотрят на него с сомнением. Он улыбнулся и
кивнул головой.
Итак, на виллу пришлось поехать в сопровождении тещи. Но
старуха сразу нашла общий язык со слугами доктора Таца, обняла дочь, поцеловала
ее и исчезла. В свою огромную спальню Майкл и его невеста поднялись одни.
На Апполонии все еще было свадебное платье и пальто. Из
машины в комнату принесли чемоданы. На маленьком столике стояла бутылка вина и
тарелка с печеньем. Они не переставая смотрели на большую кровать с балдахином.
Теперь, когда они остались наедине, когда он стал ее
законным мужем, когда он мог беспрепятственно наслаждаться ее лицом и телом, о
которых мечтал каждую ночь, Майкл не в состоянии был заставить себя двинуться с
места. Он смотрел, как она снимает вуаль и кладет ее на стул, как кладет на
маленький туалетный столик свадебный венок. На столике было множество
флакончиков духов и баночек с кремом, которые Майкл послал сюда из Палермо.
Девушка скользнула по всему этому богатству взглядом.
Полагая, что Апполония стыдится его присутствия, Майкл
погасил свет. Теперь комнату освещала полная сицилийская луна, и Майкл прикрыл
шторы, оставив только шелку для воздуха.
Девушка продолжала стоять возле столика, и Майкл вышел из
комнаты и направился к ванной. Потом они с доктором Таца и доном Томасино
выпили в саду по стаканчику вина. Он рассчитывал по возвращении застать
Апполонию уже в ночной рубашке. Его удивляло, что мать не позаботилась об этом.
Быть может, Апполония хотела, чтобы он помог ей раздеться, но для столь смелого
поведения она слишком стыдлива и наивна.
Вернувшись, Майкл увидел, что в комнате абсолютно темно:
шторы были плотно прикрыты. Наощупь он пробрался к кровати и увидел под одеялом
очертания тела Апполонии. Он разделся и скользнул под простынь. Потом рука его
дотронулась до шелковистой кожи. Медленно и осторожно он положил руку на ее
плечо, она повернулась к нему, и, когда оказалась в его объятиях, их тела,
словно наэлектризованные, соединились в одну линию, и он крепко поцеловал ее в
мягкие горячие губы.
Она внесла свет в мрачную мужскую атмосферу поместья. Сразу
после первой брачной ночи Апполония отослала мать домой и теперь восседала во
главе стола, освещая все вокруг молодостью и красотой. Дон Томасино ужинал с
ними каждый вечер, а доктор Таца рассказывал, сидя в саду со статуями,
усыпанными красными, как кровь, цветами, старые истории. В спальне молодожены
проводили лихорадочные ночи любви. Майкл не мог насытиться словно высеченным из
мрамора телом Апполонии, ее медовой кожей, огромными пылающими страстью
глазами. От нее исходил удивительно свежий аромат, который беспрестанно вызывал
в Майкле желание. Иногда они засыпали только перед рассветом. Обессиленный,
Майкл часто садился на подоконник и смотрел на обнаженное тело спящей
Апполонии. Такие лица он встречал только на картинах, изображающих итальянских
мадонн.
В первую неделю после свадьбы они выезжали на своем
«альфа-ромео» на короткие прогулки. Но дон Томасино отозвал однажды Майкла в
сторону и объяснил ему, что свадьба разнесла весть о нем по всей Сицилии, и что
теперь необходимо принять особые меры предосторожности против врагов семейства
Корлеоне. У входа в поместье дон Томасино поставил вооруженную охрану, а Кало и
Фабрицио охраняли молодоженов внутри поместья. Теперь Майкл и его молодая жена
почти не покидали виллу. Он занимался тем, что обучал Апполонию английскому
языку и учил ее водить автомобиль, не выезжая, разумеется, за каменную ограду.
В эти дни дон Томасино был очень занят.
— У него много проблем с новой мафией Палермо, —
говорил доктор Таца.
Однажды вечером, когда они сидели в саду, к ним подошла
старая служанка. Она поставила на стол тарелку с маслинами и обратилась к
Майклу.
— Это правда, что ты сын дона Корлеоне из
Нью-Йорк-Сити, сын крестного отца?
Дон Томасино с огорчением покачал головой, как бы говоря
Майклу, что его тайна перестала быть тайной. Но старуха с таким интересом
смотрела на него, что он кивнул головой.
— Ты что, знаешь моего отца? — спросил он.
Женщину звали Филомена, у нее было сморщенное, как скорлупа
грецкого ореха, лицо и выпяченные коричневые губы. Она улыбнулась Майклу.
— Крестный отец спас мне жизнь, — сказала
она. — И ум тоже.
Она показала рукой на свою голову. Видно было, что она хочет
что-то добавить, и Майкл улыбнулся, подбадривая ее. Она спросила с дрожью в
голосе:
— А это правда, что Лука Брази умер?
Майкл кивнул головой и, к своему изумлению, увидел радость
облегчения на лице женщины. Филомена перекрестилась и сказала:
— Да простит мне господь, но я желаю его душе вечно гореть
в аду.
Майкл вспомнил, с каким любопытством он относился к Брази, и
вдруг почувствовал, что эта женщина знает историю, которую ему упорно
отказывался рассказать Том Хаген. Он налил женщине стакан вина и заставил ее
сесть.
