— Расскажи мне о моем отце и Луке Брази, —
попросил он. — Кое-что я знаю, но как они сделались друзьями и почему Лука
Брази был так предан отцу? Не бойся, расскажи мне.
Сморщенное лицо и глаза Филомены обратились к дону Томасино
и тот дал ей знак говорить.
Тридцать лет назад Филомена жила в богатом квартале
Нью-Йорк-Сити и работала акушеркой. Женщины никогда не переставали рожать, и
работы было много. Она была хорошей акушеркой и при тяжелых родах часто давала
советы врачам. У мужа, которого теперь уже нет в живых, была доходная лавка. Она
боготворила его, хотя он и играл в карты и бегал за женщинами. В одну длинную
ночь тридцать лет назад, когда все честные люди были давно уже в своих
постелях, в дверь квартиры Филомены постучали. Она не испугалась. Это был
именно тот тихий час, когда осторожные младенцы предпочитают появляться на
грешный свет. Поэтому она спокойно оделась и открыла дверь. За порогом стоял
Лука Брази, чье имя уже тогда наводило страх. Было известно, что он холостяк.
Теперь Филомена испугалась. Она подумала, что Лука пришел за ее мужем, что муж
по своей глупости отказал Луке в какой-то мелкой услуге.
Но Лука пришел по обычному для нее делу. Он сказал, что
хочет взять ее к женщине, которая вот-вот должна родить. Филомена
почувствовала, что здесь что-то не так. Лицо Брази горело огнем безумия,
чувствовалось, что в него вселился дьявол. Она пыталась протестовать, сказала,
что принимает роды только у женщин, которые консультировались с ней во время
беременности, но он ткнул ей в лицо пригоршню зеленых долларов и грубо приказал
идти за ним. Она была слишком испугана и не могла ему отказать.
На улице их поджидал «форд», за рулем которого сидел парень
такого же типа, что и Лука Брази. Через тридцать минут они подъехали к
маленькому кирпичному домику в Лонг-Айленде. Это был домик, рассчитанный на две
семьи, но теперь его населяли Брази и его банда. На кухне несколько парней пили
и играли в карты. Брази повел Филомену наверх, в спальню. На кровати лежала
молодая красивая женщина, по виду ирландка, с накрашенным лицом, красными волосами
и раздутым животом. Молодая женщина была очень испугана. Перекошенное
ненавистью лицо Брази было самым уродливым, что пришлось видеть Филомене за ее
долгую жизнь (тут Филомена снова перекрестилась).
Короче, Брази вышел из комнаты. Двое из его людей помогли
акушерке, и ребенок благополучно родился. Мать, обессиленная, заснула робким
сном. Позвали Брази, и Филомена протянула ему завернутого в простыни младенца.
— Возьми его, если ты отец. Работа сделана.
Брази сверкнул глазами, на лице его снова появилось выражение
безумия.
— Да, я его отец, — сказал он. — Но я хочу,
чтобы все это племя подохло. Снеси его в подвал и сожги его в печке.
Филомене показалось, что она неправильно поняла. Ее удивило
произнесенное им слово «племя». Что он имел в виду? Что мать ребенка не
итальянка? Что она проститутка? Или он запрещает жить всему, что происходит от
него? Она подумала, что он просто жестоко шутит, и ответила коротко:
— Это твой ребенок, делай с ним, что хочешь.
Она снова попыталась всучить ему сверток. В это время проснулась
мать ребенка и повернулась к ним. Она успела увидеть, как Брази ударяет кулаком
по свертку, убивая только что родившегося ребенка на груди у Филомены. Женщина
закричала:
— Лук, Лук, я раскаиваюсь!
Брази повернулся к ней. Это, по словам Филомены, было
ужасное зрелище. Они напоминали обезумевших животных. В них не было ничего
человеческого. В комнате стало душно от ненависти, которая исходила от них. В
этот момент не существовало ничего другого, даже только что родившегося
ребенка. И вместе с тем, там витала какая-то непонятная страсть. Брази
повернулся к Филомене:
— Делай, что я велел, — сказал он. — Я
вознагражу тебя.
Со страху Филомена не могла говорить. Она отрицательно
покачала головой. Потом ей удалось прошептать:
— Сделай это сам, ты отец, делай, что хочешь.
Но Брази не ответил. Он вытащил из-за пояса нож.
— Я зарежу тебя, — сказал он.
Филомена не помнила, как она очутилась в подвале, рядом с
квадратной железной печью. Она все еще держала в руке сверток с младенцем,
который не издавал ни писка (быть может, он был еще жив и ущипни его Филомена,
заплакал бы; это, возможно, смягчило бы сердце чудовища).
Один из людей Брази открыл дверцу печи, и показались языки
пламени. Потом все вышли, и они остались в воняющем мышами подвале наедине с
Брази. Он снова вытащил нож. Не было сомнений, что он собирается убить ее. Лицо
его казалось лицом дьявола. Он подтолкнул ее к раскрытой печи.
Здесь Филомена замолчала. Она скрестила на груди костлявые руки
и посмотрела прямо на Майкла. Он знал, чего она хотела. Знал, что она хочет без
слов рассказать ему. Он осторожно спросил:
— Ты это сделала?
Она кивнула головой.
Только выпив еще стакан вина, перекрестившись и пробормотав
молитву, она сумела продолжить свой рассказ. Она получила пачку денег и ее
отвезли домой. Она поняла, что стоит ей только заикнуться о ночном
происшествии, и ее песенка спета. Но через два дня Брази убил ирландку, мать
ребенка, и его арестовали. Филомена сходила с ума от страха: она решила пойти к
крестному отцу и обо всем ему рассказать. Дон Корлеоне приказал ей молчать и
обещал все уладить. В то время Брази еще не работал на дона Корлеоне.
Еще до того, как дон Корлеоне собирался уладить дело, Лука
Брази пытался покончить жизнь самоубийством, перерезав вены куском стекла. Его
перевели в тюремную больницу, и не успел он выздороветь, как дон Корлеоне и в
самом деле уладил все с полицией. Доказательств вины Луки не было и его
выпустили на свободу.
Несмотря на то, что дон Корлеоне успокоил Филомену, с того
времени она не знала покоя. Она заболела нервным расстройством и не могла
больше работать акушеркой. Ей удалось уговорить мужа продать лавку, и они
вернулись в Италию. Ее муж был добрым человеком; она ему все рассказала, и он
понял. Но он был в то же время человеком слабым, и вскоре от заработанного
каторжным трудом состояния ничего у них не осталось. После его смерти она пошла
в прислуги. Кончив свой рассказ, Филомена выпила еще один стакан вина и сказала
Майклу:
— Твой отец великий человек. Он всегда посылал мне
деньги, он спас меня от Брази. Передай ему, что я каждый день молюсь за него, и
он не должен бояться смерти.
Когда она ушла, Майкл спросил дона Томасино:
— Это правда?
Капо- мафиозо кивнул головой. «Неудивительно, что никто
не хотел мне этого рассказывать», — подумал Майкл.
24
Солнце Сицилии, напоминающее по утрам огромный лимон,
заполнило собой спальню. Майкл проснулся и, почувствовав прижавшееся к нему
шелковое тело Апполонии, осторожно разбудил ее. Он успел изучить ее всю, но не
переставал удивляться совершенству ее тела.
