– И какой же этот второй этап? – спросил Николай. – И что он собой представляет?
– Это этап чрезвычайно ответственный, важный и в определенной степени щепетильный. Вроде заключения сепаратного мира с противником. Надо начинать переговоры с главными революционерами. Но ни в коем случае не обнаруживая своей заинтересованности или готовности, пусть тоже абстрактной, отвлеченной, пойти на какие-либо компромиссы. Поручи деликатную миссию самому толковому министру, например Витте.
– Что? – разочарованно отозвался Николай. – Опять Витте? Он уже сейчас возомнил себя президентом будущей республики. А что может случиться, когда он войдет в сношения с вождями революции? Может случиться антигосударственный заговор – под видом наведения порядка и углубления дальнейших демократических реформ. И в одно прекрасное утро я проснусь, но часовой меня не пустит в уборную. Витте с его революционерами постановит держать меня под арестом. Я ему не доверяю.
– Тогда сначала определи вождей! – настойчиво повторил Николай Николаевич. – Сейчас наступил момент, когда они высунут головы из своих нор и поставят тебе условия. Ты все время будешь должен отвечать на их выпады. Надо действовать с опережением. Пусть они обороняются. Не давай им передышки! Держи постоянно под огнем тяжелой артиллерии!
– Какой артиллерии? – недоуменно спросил Николай.
– Я имею в виду активную, наступательную, победоносную внутреннюю политику! Ты должен опережать своих противников, держать их в постоянном напряжении, теснить на всех направлениях!.. Но, конечно, тебе понадобятся сильные командиры, смелые и решительные военачальники. Ты абсолютно прав насчет Витте: пора его вообще убирать со сцены. Он слишком много стал себе позволять. Послушать его – так без него и его жены-еврейки ничего хорошего в империи не делалось.
«Назначить тебя, что ли, в школу прапорщиков лекции читать?» – с досадой подумал император, но самым почтительным тоном сказал вслух:
– Дядя Николай, ваше сиятельство! Кого вы конкретно имеете в виду? Может, вы сами согласитесь возглавить кабинет? И войти в сношения с вождями революции?
Николай Николаевич протестующе замахал длинными, словно мельничные крылья, руками:
– О, нет! Это было бы не самое лучшее решение. То есть даже – самое плохое решение!.. Ники, дорогой, я готов выполнить любое твое поручение и служить тебе в любом качестве и на любой должности. И я бы честно и конца выполнил свой долг и на посту премьера. Но подумай, только представь себе, о чем завопят наши монархисты и наши либералы в один голос! Они, сегодняшние непримиримые враги, дружно и в полном согласии будут причитать, что династия полностью узурпировала власть и не собирается делиться даже ее крохами, которые ты пообещал в манифесте. Но это вопрос номер два. А номер первый – вожди, вожди, вожди! Переговоры, переговоры, переговоры!
– Кого вы имеете в виду? Переговоры с кем?
Великий князь вопросительно воззрился на императора.
– Ники! Я перестаю тебя понимать. Ты должен знать имена своих врагов – открытых и скрытых – лучше, чем я. Ведь это у тебя в подчинении охранное отделение Департамента полиции, а не у меня!..
Николай Николаевич, как всегда, обнаружил свою редкую неспособность понимать, что творится вокруг в обычной, живой жизни, которую не перенести на карту-трехверстку и не воспроизвести в тактических играх. Никаких «командиров» или «вождей» революции не было и в помине. Ни большевики с меньшевиками, ни эсеры, никакие другие партии не могли похвастаться тем, что на этом этапе полностью управляют революционным процессом.
Революция 1905 года большей частью перешла в стихийную стадию и стала неуправляемой, подобно лесному пожару, в чем и был весь ее ужас, пропитавший все ярусы власти. Летом даже гофмаршал Бенкендорф неслыханно осмелел и сокрушался направо и налево, что императору Николаю с его большой семьей – пятеро детей и из них один совсем младенец! – очень трудно будет найти пристанище у своих заграничных родственников. «А ведь революция только начинается! – предупреждал престарелый гофмаршал; он уже несколько лет вообще не покидал Зимнего дворца, но прекрасно разбирался в том, что за дела творятся за его стенами. – Остановить ее или хотя бы смягчить наш молодой и малоумный царь не сможет».
Уже упомянутый известный основатель и деятель националистического «Союза русского народа» Борис Никольский, убежденный и несгибаемый монархист, которого бесконечно уважал даже император, несмотря на его резкие и даже враждебные выпады в адрес царя, записал в своем дневнике 15 апреля 1905 года:
«Сознаться ли вам по секрету? Я думаю, что нашего царя органически нельзя вразумить. Он хуже, чем бездарен! Он – прости меня, Боже, – полное ничтожество! Если это так, то не скоро искупится его царствование. О, Господи, неужели мы заслужили, чтобы наша верность (самодержавию!) была так безнадежна?.. Я мало верю в близкое будущее. Одного покушения на царя теперь мало. Нужно что-нибудь сербское
[26]
. Конечно, тогда мне первому погибать. Но мне жизни не жаль – мне Россию жаль».
И еще одна его запись через 10 дней: «Мне дело ясно. Несчастный вырождающийся Царь с его ничтожным мелким и жалким характером, совершенно глупый и безвольный, не ведая что, творит, губит Россию. Не будь я монархистом, – о, Господи!.. Пора крест на все ставить. Блаженны почившие».
И – еще запись сразу после Цусимской трагедии: «19 мая. Четверг. В какое ужасное время мы живем! Чудовищные события в Тихом океане превосходят все вероятия. Что дальше будет, жутко и подумать. Когда я во вторник у Богдановского узнал, еще до теперешних подробностей, то я сказал: «Конец России самодержавной и, в лучшем случае, конец династии. На чудо рассчитывать нечего… и всего ужаснее ждать объяснений, как могли суда Небогатова сдаться в плен… Когда я сказал, что – конец династии, меня спросили, что же делать. Я сказал: переменить династию. Но конечно, если бы я верил в чудеса и в возможность вразумить глупого, бездарного и невежественного человека, то я бы предложил пожертвовать одним-двумя членами династии, чтобы спасти ее целость и наше Отечество. Повесить, например, Великих Князей Алексея (адмирала флота) и Владимира Александровичей, Ламздорфа и Витте, запретить по закону Великим Князьям когда бы то ни было занимать ответственные посты, расстричь митрополита Антония (Вадковского – духовника царя. – Ред.), разогнать всю эту шайку и пламенным манифестом воззвать к народу и заключить мир с японцами до боя на сухом пути. Тогда еще все может быть спасено. Но это значит: распорядись, чтоб сейчас стала зима. Замени человека другим человеком…
… Династия – вот единственная жертва. Но где взять новую? Ведь придворный переворот неизбежен, ибо при нем, перевороте, – долой закон о престолонаследии, а тогда – полная смута.
Словом, конец, конец! Чудес не бывает. Конец той России, которую я любил, которой я служил, в которую я верил. Конец не навсегда, но мне уже не видеть ее возрождения! Надолго ночь. Агония еще может продлиться, но что пользы? Если бы можно было надеяться на его (царя) самоубийство – это было бы все-таки шансом. Но где ему!»
