Ложу, фасад штаба, а также ворота шлюза украшали воздушные
шарики трех государственных цветов, приобретенные по бартеру в Тихомирске
(выменяли на пару гробов). Приветствие «Добро пожаловать!» освежили и обрамили
лапником. Подновили свежей побелкой поребрики, трибуну, фонарные столбы и даже
колючую проволоку. Важно создать настроение.
По плохо проверенной, но красивой легенде, именно в этот
день в далеких двадцатых несгибаемый борец со шпионажем и преступностью Феликс
Эдмундович Дзержинский своей железной рукой поставил размашистую подпись под
приказом о создании тихомирской колонии строгого режима — оставшиеся от
бесчеловечного царского режима каторги явно не справлялись с нагрузкой. Приказ
давным-давно сгинул в ведомственных архивах, но легенда передавалась от
поколения к поколению, пока не дошла до Николая Филипповича Вышкина —
человека и патриота, решившего увековечить сие знаменательное событие.
Сегодня он лично встречал гостей (хотя обычно делегировал
эту честь замполиту) и лично вручал каждому подарки — резные шкатулочки и
подносы, лично провожал в ложу. Гостей, в отличие от родственников, не
обыскивали. Родственники ведь тоже попадаются разные — могут, прикрываясь
праздником, пронести кило-другое героина, а то и пугач огнестрельный для
бытовых нужд. Правда, обыск (досмотр) проходил в радостной атмосфере, с
веселыми петросяновскими шутками, и не унижал человеческого достоинства. А
детям дарили петушки-леденцы местного, лагерного, производства.
Плац с противоположной от зрителей стороны оградили высоким
забором. Это делало его похожим на сцену большого летнего клуба. За забором
ждали своего часа будущие звезды шоу, повторяя разученный текст и поправляя
костюмы. Для некоторых сегодняшнее представление было дебютом, и, естественно,
самодеятельные артисты волновались, особенно учитывая, что наиболее отличившимся
было обещано условно-досрочное освобождение. Правда, большинство относилось к
мероприятию с прохладцей и участвовало в нем только ради родственников. Стоит
ли говорить, что труппа состояла исключительно из активистов. Блатного или
мужика за участие в предстоящем спектакле могли вызвать и на суд чести.
Испытывал волнение и Николай Филиппович. К сожалению, ему не
удалось провести генеральную репетицию — срочно вызвали в Тихомирск на
совещание. Что ж, придется играть с колес. Как фронтовые агитбригады.
Когда стрелки лагерных часов сошлись в верхней точке и гости
расселись по местам, он вышел на плац и запустил в воздух зеленую ракету,
возвещая о начале торжества. Публика дружно захлопала. Приветственный спич
Вышкин решил оставить на потом, ему не терпелось представить на суд свое
детище, поэтому он сразу вернулся к гостям и уселся рядом с начальником
управления, его женой и малолетней дочкой. Кум Гладких, как и подобает «рыцарю
плаща и кинжала», незаметно пристроился сзади, за спинами руководства.
Из-за кулис-забора появился ведущий — бойкий парень,
осужденный за мошенничество в особо крупных размерах. Задолго до праздника ему
велели отращивать волосы, чтобы потом подстричь и причесать под русского
крестьянина, повязав тесемку вокруг лба. С париками в зоне было напряженно.
Как, кстати, и с театральным гардеробом. Поэтому если ведущий и походил на
крестьянина, то только на крепостного, причем у промотавшегося вконец помещика.
Хотя рубаху, сшитую из грубой мешковины и украшенную пестрыми заплатками, постеснялся
бы надеть даже крепостной.
В одной руке крестьянин сжимал фанерный серп, во второй
микрофон. Радиоаппаратуру взяли напрокат в Тихомирске, с лагерным мегафоном
ведущий бы смотрелся не столь эстетично.
— История земли Российской!
Размашистый взмах серпом — условный сигнал
звукорежиссеру, отвечающему за музыкальное сопровождение. Грянули Глинкой
динамики! И понеслось!.. «Идущие на смерть приветствуют тебя!»
Первыми на плацу появились древние землепашцы.
Подразумевалось, что в те далекие времена землю пахали в набедренных повязках.
Двое бородатых доходяг тащили на веревке борону-суковатку, еще двое шли следом
и вяло стучали по асфальтовому плацу мотыгами. Тощие торсы синели от наколок, а
бледную спину одного из пахарей украшал жалостливый лозунг «Всю кровь выпили
менты», читаемый даже со зрительских мест. Что свидетельствовало о наличии
органов правопорядка уже при первобытно-общинном строе.
Много напахать дикари не успели — на театре боевых
действий появились тевтонские крестоносцы в бумажных шлемах. С картонными
мечами и щитами. Доспехи, вернее, их отсутствие скрывалось под серыми
простынями с намалеванными гуашью крестами. Череп магистра защищала не
картонная поделка, а конусообразное жестяное противопожарное ведро с
прорубленной смотровой щелью и деревянными рогами. («Он бежал, и сильные рога
доставали небо-облака…») Крестоносцы нагло попросили крестьян с грядки.
Последние, побросав орудия труда, трусливо убежали за забор. Главный тевтонец
поднял меч к небу и победно прокричал на плохом немецком что-то вроде: «Йа-йа,
дас ист фантастиш!.. Гутен морген в натюрлих!»
Но не тут-то было! Из-за противоположной стороны забора
выскочила княжеская дружина во главе с Александром Невским — бывшим
штангистом, осужденным за вымогательство. С такими же картонными мечами и
щитами. Только вместо простыней торсы русских витязей украшали кольчуги из
мелкой рыболовной сетки. «И была брань и сеча зла!..» Ломались картонные мечи о
головы, гнулись щиты. В разгар ледового побоища спортсмен не рассчитал силы удара,
и великий орденский магистр грохнулся головой об асфальт, перед этим успев
прокричать: «Ты чё творишь, фраер мастевый!!» Ведро улетело за пределы поля
брани. Подняться он больше не смог — его быстро утащили со сцены преданные
шестерки-оруженосцы. Остальные агрессоры, подгоняемые храбрыми русичами,
бесславно бежали за кулисы, где битва, судя по звукам, продолжилась теперь уже
по-настоящему, не под фонограмму.
Публика довольно захлопала. Николай Филиппович улыбнулся:
пока все шло по плану.
— А потом пришел Петр Первый! — с вызовом объявил
ведущий, для простоты вычеркнув из российской истории почти четыре века.
Петр был прекрасным и могучим имбецилом с лицом
туберкулезника в последней стадии. По фамилии Бочкин. Жаль, что зубы ему так и
не вставили. Из-под бумажной треуголки торчали рыжие кудри — накануне
пришлось завивать на самодельные бигуди мочалку. Самозванец приложил руку ко
лбу, обвел окрестности строгим взором и громко прошепелявил:
— А где, нах, мои гардемарины?!
Словечка «нах» в сценарии не имелось, это была чистой воды
импровизация. Снайперы на вышках насторожились.
Тут же на сцене объявились три рецидивиста лет сорока в
пехотных зеленых треуголках и с вырезанными из ватмана флюгерами-кораблями.
Раскачивая фрегаты, «юные дворяне» заунывно, словно на похоронах, затянули:
— Не вешать нос, гардемарины…
И ведь попробуй не затяни! Места в ШИЗО на всех хватит…
Пропев полтора куплета, троица исчезла из вида, а Петр,
подкрутив картонные усы, прошамкал цитату из Пушкина, слов которой никто, кроме
посвященных, не разобрал. Затем, хлюпая ботфортами (читай: резиновыми сапогами
для рыбалки), государь энергичным шагом удалился за кулисы — рубить боярам
бороды, грозить шведу и решать прочие государственные проблемы.
