Евгений поведал о происшествии в карантине, закончив рассказ
на лирической ноте:
— Короче, Серега, если товарищ Сумрак не вернется по
месту несения службы, мне там тоже ловить нечего…
— Скорей всего, не вернется… Ему лет пять ДП
[18]
светит за вчерашнее. С переводом в другую колонию. Гладких
уже рапорт накатал… А может, и тебя в другую зону перекинуть? Я могу
договориться.
— Какая разница? От перемены мест отсидки сумма срока
не меняется. Что так зарежут, что эдак.
— Ладно, придумаем что-нибудь, не тоскуй… Я с врачом
договорился, он разрешение на твой переезд в Тихомирск только через пару недель
даст. А то в тюремной больничке коньячку хрен дадут попить.
Сергей поднялся со стула, вновь приковал Кольцова к койке.
За забинтованную руку. Здоровая нужна, чтобы держать ложку и писать стихи, если
вдруг посетит муза. Сумарокову хуже, он здоровой рукой прикован, на гипс
наручники не налезли. Умрет голодной смертью.
— Браслеты пока снимать не буду, извини… Вдруг какой
мудила из управы пожелает на вас посмотреть.
— Без проблем. А в сортир как?
— Мужики в коридоре — крикни, они проводят. Что
еще привезти?
— Я подготовлю список на двух листах… Щетку зубную купи
с пастой. И станков одноразовых.
— Не вопрос. Выздоравливай.
К вечеру Сумароков пришел в себя. И даже сумел
самостоятельно подняться и присесть на койку. Действительно, крепкий мужик.
Другой бы после такой мясорубки неделю-другую в коме валялся под капельницами.
Прогуляться по палате ему мешали наручники. Посмотрел
незабинтованным глазом на Кольцова, узнал его.
— Здорово, мент, — с трудом прошепелявил он.
Странно, что вообще смог заговорить. Челюсть против сапог и дырокола, что
лопата против танка. — А где это мы? В карантине, что ли?
Судя по вопросу, память положенцу отбили не окончательно,
раз он узнал Кольцова и вспомнил про карантин. Опер в двух словах рассказал про
чудесное, практически сказочное спасение.
— Благодарю, — прошептал Сумрак и снова рухнул на
кровать.
— Выпить хочешь? Коньяк есть.
— Я не пью.
— Да ладно… Я никому не скажу, если тебе со мной выпить
западло.
— Говорю ж, не пью… Совсем. Даже пиво… Чего у меня с
потрохами, не слышал?
— Ушиб мозга, челюсти, разрывы каких-то органов,
перелом пяти ребер, еще чего-то там. Короче, салат оливье без майонеза. Глаз,
кстати, тоже выбили.
— Совсем?
— Не спрашивал. Радуйся, что не оба…
Радовать перспективой нового пятилетнего срока за
дезорганизацию работы колонии Евгений Дмитриевич соседа по палате не стал. Тот
ведь к дембелю готовился, а тут такая непруха… Не каждый выдержит.
* * *
Сергей навещал бывшего однополчанина каждый день, как мог
подкармливал и подпаивал. Сумрак с Сергеем не здоровался и в разговоры не
вступал, хотя командир «Тайфуна» попытался выйти на контакт и даже извиниться.
— Ты пойми, мужик, меня втемную использовали. Кум
позвонил, что в колонии бардак. Неповиновение. Мое дело маленькое — подавить.
На тебя показал как на основного. А ты еще сопротивление оказал.
— Иди ты к козе в трещину со своими извинениями, —
прошепелявил положенец и отвернулся к стене.
Его уже перековали. Чтобы не кормить с ложечки, сцепили ноги
наручниками наподобие кандалов.
С Кольцовым он тоже особо не общался и ни о чем не просил.
Не о чем ему с ментом «коляски гонять». Лишь через неделю, когда начал
передвигаться (прыгать) на своих двоих и более-менее внятно говорить, обратился
с просьбой:
— Слышь, мне позвонить надо. В Тихомирск, на волю.
Перебазарь со своим корешом, может, разрешит от лепилы
[19]
брякнуть. Наверняка тут телефон есть.
Кольцов просьбу выполнил, Сергей снял кандалы и отвел
Сумарокова в кабинет к врачу, предупредив, чтобы тот не подбивал своих
дружков-приятелей с воли брать штурмом больницу.
— Не дрейфь, я с башкой дружу.
Говорил Сумрак минут двадцать, Сергей дожидался в коридоре.
Вышел положенец мрачнее прапорщика, страдающего похмельем, поблагодарил и
вернулся в палату.
Через три часа возле больницы остановилась авторитетная
иномарка с тихомирскими номерами, и водитель передал охранникам два объемных
пакета — «дачку» для Вити. Стражники, как требует строгая инструкция,
осмотрели содержимое пакетов и изъяли запрещенные и подозрительные продукты:
французский коньяк (запрещено!), английский чай (строго запрещено!), колбасу
копченую отечественную (подозрительно!), нарезку рыбную норвежскую
(сомнительно!), прибалтийские консервы (взрывоопасно!), бразильский растворимый
кофе (перебьется!).
Сумрак с безразличием, не разбирая, бросил пакеты на
свободную кровать, кивнул Кольцову:
— Хочешь, хавай…
Сам он за весь вечер так и не притронулся к «дачке»,
ограничившись несколькими глотками минералки. Опер съел пару яблок и банан.
Утром Сергей привез последние и не очень приятные известия.
Вывел однополчанина на задний двор больницы, угостил сигаретой. Сидеть перед
больничкой было бы неосмотрительно. Могли доложить, что командир «Тайфуна»
нарушает должностные инструкции.
— В зоне бригада прокурорская работает. Разбираются по
поводу вашей заморочки. Вышкина хотели из отпуска отозвать, только с ним связи
нет, он все телефоны отключил, чтоб не доставали. Меня вчера допрашивали.
Гладких заявил, что начальство в известность не ставил, дескать, сам хотел бунтовщиков
угомонить. Я его спрашиваю, кому ж ты тогда из кабинета названивал? Обстановку
докладывал? А он — никому я не докладывал, послышалось, наверное, тебе.
— Мутит он что-то…
— Это точно. Следачка дело на твоего соседа возбудила
по триста двадцать первой, за то, что ему по харе дал. Я соврал, что вы еще не
оклемались. Как в Тихомирск переведут, приедет на допрос. Передай мужичку:
пусть к очередной пятилетке готовится. Меньше не получит. Обрадуется, наверно.
— Он-то, может, и обрадуется. Только я заскучаю.
Сергей ничего не ответил. Как обеспечить Женьке
безопасность, он пока не придумал.
И вряд ли придумает. Даже перевод в другую колонию дело не
такое простое. Хоть побег устраивай. Только куда отсюда убежишь? Найдут и
довесок к сроку припаяют. Больший, чем сам срок.
