У Гладких же с положенцем отношения не заладились. Федор
Васильевич до этого никогда не работал на «черных» зонах — исключительно
на «красных», где власть держит администрация. Придя сюда, он по привычке решил
показать положенцу, кто есть ху, и взял неверный тон. «Будешь, зэчара, делать,
как я скажу! Иначе в ШИЗО и СУС
[6]
„грев“ перекрою, тебя твои же
кореша порвут».
Сумрак в полемику не вступал. Усмехнулся и, посмотрев куму в
глаза, спокойно ответил: «Ну, попробуй». Пробовать Федор Васильевич не рискнул.
У Сумрака был нехороший взгляд и такой же нехороший тон. Слишком нехороший. От
которого тараканы на стенах дохнут…
Когда Шамаев исчез за дверью, Гладких вернул фотографию
Кольцова в дело.
«Вот и вся проблема… Компромат — великая вещь.
Безотказная, как автомат Калашникова. И надежнее денег. Готовьтесь стать
матерью-героем, уважаемый коллега…»
* * *
В девять ноль-ноль, за час до отбоя, когда голодные волки в
тайге готовятся затянуть лунную сонату, к дверям карантина подошли Казбек
Шамаев и завхоз — долговязый зэк из числа активистов, живший в этом же
здании, но с обратной стороны. Завхоз вверенным ему ключом открыл дверь и
впустил смотрящего, хотя это было строжайше запрещено. Но смотрящий имеет право
познакомиться с новобранцами, на то он и смотрящий.
Помещение, где расположился этап, представляло собой
небольшой барак с нарами возле стен. Никаких отдельных номеров и перегородок.
Никаких «евронар» и «европараш» — все дешево, надежно и практично.
Большинство новобранцев уже разбились на клубы по интересам.
Петухи кучковались отдельно, блатные и первоходы тоже. Кольцов занял место в
темном углу и ни с кем не вступал ни в какие разговоры. Прилег на койку,
рассматривая низкий облупившийся потолок.
— Здорово!
Шамаев, прикрыв за собой дверь, вышел в центр зала, бегло
осмотрел этап. Заметил Кольцова.
— Здорово, говорю… Я Казбек. Смотрящий за карантином.
Этап нестройно ответил. Кое-кто поднялся с нар.
— Бродяги есть?
— Есть, — ответил за всех мужик с выколотым на
кисти жуком.
Шаман подошел к блатным и с каждым поздоровался за руку, по
ходу знакомясь и интересуясь, как добрались. Угостил общаковыми сигаретами и
чаем. После пожал руки мужикам и даже сказал пару добрых слов петухам, сразу
распознав их в общей массе. Наконец остановился возле койки Кольцова.
— Инсульт-привет… Ну а ты кто по жизни?
Кольцов повернул голову и, не поднимаясь, коротко ответил:
— Мент.
— Мент? — ухмыльнулся Казбек. — А это куда? В
какую дырку?
Этап заржал.
— Чего молчишь? Стесняешься?
— Слушай, я тебя чего, трогаю? — Кольцов
по-прежнему оставался в горизонтальном положении. Лишь скрестил руки на груди.
Шаман повернулся к блатным:
— Братва, тут мусорок на грубость нарывается. Чего-то
не догоняет.
Трое крепких блатных, в том числе и дядя с жуком на ладони,
поднялись с коек и подошли к смотрящему.
— Слышь, ментяра, с тобой человек
разговаривает!.. — Один из блатных злобно саданул ботинком по ножке
нар. — А ты хамишь.
— Так люди не разговаривают.
— Может, тебе явку с повинной оформить? Быстро встал,
плесень!..
Кольцов опустил ноги в кроссовки, поднялся с нар.
— Ну?
— А ты, часом, под хвост не балуешься? — сверкнув
фиксой, глумливо спросил Шаман. — На пидорка похож…
— Что, проверить хочешь?
— Хочу.
— Тогда я сейчас в тазик с водой сяду, а ты мне в член
подуй. Если пузыри из задницы пойдут, значит, я пидорок… (Сказано было,
разумеется, жестче, но подлая цензура вынуждает фильтровать базар.)
Кое-кто из мужиков заржал. Гордый горец позеленел от ярости,
словно Шрек. Какой-то мусорюга предлагает ему, смотрящему, да и просто
уважаемому бродяге — стыдно повторить что! Да за такое!..
— Сука легавая, я из тебя Хиросиму сделаю!!!
Расписной кулак полетел в ментовский нос. Однако нос вдруг
куда-то исчез, и кулак рассек воздух вхолостую. Зато живот наткнулся на жесткое
препятствие. Сильно наткнулся. Так, что от боли свело мозг. И нарушилось
дыхание. Умеет бить, сволочь ментовская! Научился в застенках!..
Кольцов не стал повторять удар, просто перекатился назад
через нары и прижался к стене, обеспечив себе прикрытие со спины. Встал в
боксерскую стойку.
Но получить пояс чемпиона по версии IKSR (исправительная
колония строгого режима) он, естественно, не смог бы. Здесь только инвалидность
получают. Хоть ты братья Кличко в одном лице, хоть Рокки-I–IV. Максимум, что
можешь завоевать, — приз зрительских симпатий. Если, конечно, продержишься
больше минуты.
— Мочи легаша! На братву, пидор, руку поднял!
Команду повторять не пришлось. Трое блатных прыгнули на
Кольцова одновременно. Жук на руке превратился в оскалившийся череп. Бывший
опер прижал кулаки к вискам, согнулся в поясе. «Получите-с…» Здесь у нас не
ринг, рефери нет, правил, в общем-то, тоже. Удар локтем сверху, по почке.
(Аплодисменты.) Второй по ногам. Еще один снизу — коленом в челюсть. (Аплодисменты.)
Падая, Кольцов успел достойно ответить. Ответ пришелся в шамаевскую
незащищенную промежность. (Бурные аплодисменты!)
Смотрящий взвыл, из Шрека превратившись в ослика. Упавший
попытался перекатиться под нары, но это уже было нереально — на него
обрушился камнепад. В руке одного из нападавших зэков мелькнула заточка. Где
должен носить нож хороший мент? В спине!.. Сейчас, сука, сейчас… Это тебе не в
кабинете признанки из невиновных выколачивать. Смерть неверным! Ситуация вышла
из-под контроля, и просьба кума оставить мента в живых, скорее всего, выполнена
не будет. Не судьба! Сделали все, что могли, но…
Кольцов уже ничего не соображал. Он рычал от боли и,
свернувшись калачиком, по-прежнему защищал разбитыми кулаками голову —
единственный способ уцелеть. Хотя бы еще минуту-другую…
«Неужели все закончится так быстро?.. А ты чего ждал?..
Предупреждали ведь. Здесь тебе не „Лав-радио“. Здесь радио „Шансон“. Блатная
романтика».
— Ну-ка, ша!!
Хриплый, но мощный голос перекрыл крики разгоряченной
братвы. Рука, уже занесшая над ментовской глоткой заточку, замерла в воздухе…
Это кто там мешает святому делу?! Все повернули головы к
дверям. И замерли, словно на стоп-кадре. Потому что каким-то своим уркаганским
чутьем догадались, что команде лучше подчиниться. Хотя на пороге стоял не
вертухай. Скорее, совсем даже наоборот…
