Катерина не ответила, но живо продолжала рассказ.
Она мастерила маленькие фигурки из глины, держала их в огне, чтобы Теодор мог воспылать к ней любовью. Она смешивала волосы, ногти и кровь умершего со слюной и воском и преподносила эту смесь дьяволу, потому что так он мог заметить душу казненного и почувствовал бы свою вину.
— Ну ладно, — прервала София мерзкий рассказ, продолжение которого она и слушать не желала. — В конце концов твоя затея удалась, и Теодор вернулся. Так что же ты плачешь, говоришь, будто твоя душа потеряна? Подготовь ему лучше уютное гнездышко и запри его там!
— Я не хотела делать из него любвника, никогда! — возразила Катерина, и ее голос снова стал пронзительным. — Я знала, что он мой брат, что я не могу любить его как мужчину. Я хотела только привлечь его, хотела, чтобы он вернулся, а потом, я поклялась в этом Богу, я должна была произнести заклинание против колдовства, и все было бы забыто, и дьявол больше не был бы властен надо мной... Однажды я подумала, что он никогда не откликнется на мой зов, пока знает, что я всего лишь сестра. Допустим, колдовство подействует на него, но он услышит голос: это маленькая Катерина. И тогда...
Она снова протянула свои нежные, мягкие ручки к Софии, схватила ее за запястья, вонзив в них ногти.
— Тогда я взяла распятие и перевернула его, потому что хотела поговорить с самим дьяволом. В комнате запахло желтой желчью и вонючим адским чадом. И я сказала ему, что он может взять на время мою душу и питаться ее силами, на то время, пока Теодор не забудет, что он мой брат. И с тех пор, мама, по ночам мне снятся мрачные сны. Приходят демоны, чтобы забрать меня, чтобы отдать меня сатане, и иногда по утрам я просыпаюсь вся в поту от адского жара. Но я думала, что так будет недолго продолжаться, пока Теодор наконец не вернется, после этого я могла пойти на исповедь и смыть с себя всю вину. Я бы искупила грех, постилась бы и молилась и ходила на мессы, и не осталось бы на мне никакого греха.
Софии стало больно — у Катерины были острые ногти. Она освободила руки в ярости от такой глупости, предрассудков и безумия.
— Прекрати! — воскликнула она. — То, что Теодор и ты не брат и сестра произошло не из-за твоего глупого сговора с дьяволом. Не дьявол причина этому, а мой грех.
Но девушка не слышала ее. Катерина, всхлипывая, согнулась и принялась поливать руки Софии горючими слезами.
— Но неужели ты не понимаешь, мама? — воскликнула она. — Я отдала сатане свою душу на время. Но теперь она навеки его, навеки!
Вино пахло мучнисто-сладко, будто было сварено не из винограда, а из прокисших фруктов. Хлеб, который стоял на столе, был покрыт серой плесенью, а мясо было черное, как уголь.
Но это не мешало веселому настроению. Хозяйка с жирными руками, в мешковатом платье до пола и грудью до пояса, похожей на коровье вымя, хотя и бранилась направо и налево, но студенты смеялись и горланили.
Дым стоял коромыслом, потому что у единственного огня не было дымоотвода, который отправлял бы плохой воздух на улицу. В углах лежало прогнившее сено, на котором одни справляли нужду, другие целовали шлюх, а третьи спали. Последние в длиннющих письмах жаловались отцу, какая дурная и нищая студенческая жизнь и что им требуются деньги, чтобы хотя бы немного улучшить свое положение. Но чаще всего приходил ответ, что это позволит только законченный бакалавриат и что жизнь студента в общем-то дешевая, при условии, что студент не злоупотребляет вином. Разве не было привилегии, в которой квартирная плата была зафиксирована письменно, и студентам не нужно было ютиться в вонючих углах? София, кашляя, пробиралась сквозь веселую толпу.
— Эй, баба! — крикнул кто-то. — Сними-ка чепец, я взгляну, какие у тебя волосы!
София рассерженно фыркнула и даже не стала стараться быть вежливой.
— Можешь быть уверен, мои волосы такие же седые, как волосы твоей матери! Лучше скажи, где найти Кристиана Тарквама! Я слышала, будто он снимает тут комнату.
Парень потерял к ней всякий интерес и склонился над стаканом. Скорее всего, студентам продавали дешевое разбавленное пиво, приправленное можжевельником или стружкой сухой ели. Другой парень, выглядевший старше, чем «желторотые», как назывались студенты-новички, наклонился к Софии.
— Кристиан все ходит туда-сюда, но, кажется, сейчас он здесь. Поднимитесь на этаж выше и молитесь, чтобы кривая лестница не провалилась под вами.
Его бархатистый камзол свидетельствовал о том, что он или получает больше денег, или подрабатывает преподаванием. Однако заработать как следует было невозможно, потому что студенты предпочитали экономить на уроках, а не на вине.
София поблагодарила, живо кивнула головой и пошла туда, куда ей указал студент. Ее лоб покрылся холодной испариной. Ей казалось, что запах рвоты, испорченной еды и дешевеого вина прочно прилип к ее платью.
«Большинство студентов живут как нищие, — подумала она. — Как же повезло Теодору! И как глупо с его стороны бросать все это, как будто...»
Она проглотила гнев, как проглатывают невкусную пищу, и крепко схватилась за стену, поднимаясь наверх. Гул голосов и стук игры в кости становились тише, чем больше неровных ступеней оставалось позади. В низком коридоре, в котором она очутилась и в котором потолок был с рост взрослой женщины, было почти тихо. Слышен был только странный, глубокий звук, похожий на раскаты грома, как будто в одной из комнат бушевала гроза.
— Кристиан Тарквам! — крикнула она решительным голосом. — Кристиан, вы где?
Раскаты усилились, от темной стены отделилась тень и направилась к ней. Но это был не тот, кого она искала, а карликовая собачка, с плоским носом, как будто она слишком часто падала мордой вниз, с тяжелой походкой, будто ее мучали боли в пояснице, и со слюной, стекавшей вниз по серой шерсти. Казалось, будто пес под грузом прожитых лет может умереть в любую секунду, но, несмотря на это, он продолжал рычать и наконец даже залаял, тяжело переводя дух. София отпрянула назад. Даже ухоженные придворные собаки всегда вызывали у нее некоторое недоверие, и уж тем более не доверяла она этой серебристой дворняжке, которая подошла к ней тяжелым шагом и, продолжая рычать, задрала нос.
— Убирайся, жалкая скотина! — прошипела она. К мрачному тявканью добавился веселый смех.
— Неужели, — спросил Кристиан Тарквам, — вы презираете даже это животное? Оно, кстати, принадлежит мне.
София выпрямилась, стараясь не показывать, что эта старая собачонка напугала ее не меньше какого-нибудь чудовища. Она боялась животных, но сдерживала себя и никогда не кричала, в отличие от Катерины, которая сразу же переходила на пронзительный визг.
— Я думала... вы любите крыс, а не собак, — холодно сказала она.
— Так и есть. А этот пес хотя и скалится, но даже не прикасается к крысам. Поэтому он не годится для охоты на кабанов. Охотники собирались убить его. Я взял его себе, и он с тех пор верно охраняет меня от непрошеных гостей.
