София его почти не чувствовала. Она устало прислонилась к стене.
Под ней бурлила коричневатая Сена. Белые голуби летали низко над опасным течением, но вода не причиняла им вреда.
Ей стало холодно, и дыхание ее стало похоже на маленькие белые облачка, в то время как она стояла неподвижно, пытаясь избавиться от грусти, овладевшей ею ночью. Вдруг она увидела, как из часовни вышла дофина Бланш в окружении придворных дам. Там были Аликс и Розалинда и, к ее удивлению, Катерина. Наверняка они молились за упокой души маленького Филиппа, и София с облегчением заметила, что Катерина выглядела спокойной.
Девушка зябко потирала руки, так же, как мать, когда она вдруг заметила ее и остановилась.
Остальные дамы последовали за ее взглядом и тоже остановились, будто утренний мороз превратил их в камень. София разглядывала их лица, на которых отражалось горе по умершему ребенку, когда Катерина вдруг издала пронзительный крик, который будто оживил остальных, и они торопливо направились к Софии.
Она растерянно переводила взгляд с одной на другую, искала — пусть не в лице Катерины и Бланш, но в лице Аликс и Розалинды — следы хотя бы напускного дружелюбия.
Но их лица искажала гримаса ненависти, а рты выкрикивали страшные упреки:
— И эта злая женщина осмеливается стоять здесь! — вос-крикнула Катерина, и остальные принялись кивать головой, подбадривая ее. — Она вынудила меня заключить союз с сатаной, и я продала ему свою душу. Свою-то она уже давно отдала ему и принесла всем несчастья, несчастья! Я не удивлюсь, если окажется, что маленький Филипп умер из-за нее!
В уголках ее губ скопилась слюна. Пока София растерянно смотрела на нее, с другой стороны тоже раздались обличительные речи.
— Она лишила моего любимого мужа мужской силы! — кричала Розалинда. — А кроме того, хотела отравить его соком нарцисса!
— Она продала душу дьяволу! — подтвердила предыдущие высказывания обычно тихая Аликс. — Она наверняка только для того помогла Филиппу появиться на свет, чтобы затем отдать его сатане!
Сначала женщины просто бранились, а потом встали в круг, который становился все уже. София собиралась расхохотаться им в лицо, услышав такую чепуху, но теперь невольно отсупила и вжалась в холодную стену.
— Вы в своем уме? — вырвалось у нее.
Она давно привыкла к тому, что ее презирают, но эти женщины были охвачены темным, дурным безумием. Они дико вращали глазами, будто не в силах сосредоточить взгляд на Софии.
— Катерина! — София попыталась достучаться, по крйней мере, до своей дочери. — Что это значит? Ты что, с ума сошла?
— Ты думала, тебе удастся остаться безнаказанной! — прошипела девушка. — И я уже решила, что мне самой придется отвечать за свои грехи перед Всевышним. Но слава Богу, дофина нашла меня и успокоила. Она сказал мне, что это не моя ошибка, что я отдала душу дьяволу, а что на это меня толкнуло ваше дурное влияние!
Она не просто кричала. Она подняла кулак и ударила Софию в плечо. Та не почувствовала удара, поскольку была целиком занята размышлениями о том, чем все это могло быть вызвано.
«О, глупая Катерина! — пронеслось у нее в голове. — О, болтушка! Как она могла рассказать обо всем дофине? И насколько откровенна она была — открыла ли она и тайну своего рождения?»
У Софии не было времени размышлять. Кто-то ударил ее в грудь, и этот удар был намного болезненнее первого.
— Вы — колдунья! — кричала Розалинда, будто потеряв разум. — Вы сообщали нам самые худшие рецепты, так, чтобы и мы попали в дьвольские сети. Вы принесли в королевский двор отвратительную ересь и инаковерие и чуть не отравили нашу добрую дофину!
— Вы заключили сделку с палачом! Покупали кровь, ногти и волосы мертвецов и прятали их в комнате Катерины, чтобы и она стала проклятой!
— Вы перевернули распятие!
— Вы изменили своему супругу! Разумеется, вы сделали это с самим дьяволом, и имеено он убил доброго Бертрана де Гуслина!
София почувствовала, как чепец, под которым были уложены ее волосы, развязался и седые локоны разметались по плечам. Ее лицо покрылось холодным потом, кода она услышала последнее — и единственно верное — обвинение. Женщины подходили к ней все ближе, их лица слились в одно, их теплая слюна попадала ей в лицо, и, несмотря на морозное утро, ей стало нечем дышать. Она не знала, что это — усталость или паника, но вдруг почувствовала, что ее ноги подкосились. Она ухватилась за стену и стала надеяться на помощь той, которая ее еще ни в чем не обвинила.
Бланш все это время стояла молча, спокойно глядя на происходящее и в отличие от других не пуская в ход руки.
— Как вы можете допускать такое безумие?- прокричала София. — Ведь мой пасынок учил вас, что каждый человек разумен и обладает достоинствами.
Бланш не шевелилась. Она смотрела на Софию так же равнодушно, как сторожа, не обращавшие никакого внимания на бабьи споры.
— На моей родине, — сказала она наконец, зябко поеживаясь под лучами осенного солнца, — на моей родине колдунов сбрасывают с городской стены.
Три женщины остановились. Разгоряченные историями, которые им рассказала Катерина, стремясь покрыть собственные грехи, которым они без труда поверили, потому что румяная светловолосая девушка была им куда ближе странной угрюмой женщины, они все же не решались привести в исполнение тихий приказ Бланш.
София облегченно вздохнула и хотела пробиться сквозь них, как на нее кинулась другая разъяренная женщина, которая подслушала всю ссору и гнев которой был намного более давним, чем гнев придворных дам Бланш.
Узкоглазая Грета из Дании, которая никак не могла смириться с тем, что София предала ее принцессу, что чуть не запретила ей сидеть с Изамбур в Этампе, а теперь тайком пробиралась в покои королевы и сидела с ней, налетела на нее, грубо схватила за плечи и втолкнула в небольшое углубление в стене. На самом деле это углубление служило для того, чтобы осматриваться, но оно было остаточно широким, чтобы сухое тело Софии проскользнуло в него, голова упала на грудь, и она сверху вниз смотрела на шумную Сену, которая, казалось, поднималась к ней все ближе, как в страшные времена наводнений.
София болтала ногами, но не чувствовала больше под ними твердой почвы.
— И это еще не все ее преступления, — кричала она на своем грубом французском. — София назвала Изамбур ведьмой, хотя ведьма — это она сама!
София отчаянно глотала воздух. Это была реакция ее тела, но не духа. Умом она понимала, что находится в смертельной опасности, но ей не удавалось заставить себя испугаться смерти. Она висела почти головой вниз, понимая, что Грета может столкнуть ее или кто-то из женщин помочь ей. Но она была целиком поглощена одной мыслью: как было бы славно погрузиться в эти темные волны, перестать слышать и видеть. Тогда бы ей не пришлось больше выслушивать страшные обвинения и мерзкую ложь. Больше не пришлось бы бороться за жизнь, посвященную чтению и письму, и пытаться сохранить разум в душном царстве насмешек, недоверия и предрассудков.
