София почувствовала, как к горлу ее подступила тошнота. Она испугалась, что ее вырвет прямо на голые ноги мужчины.
— Еще одно бесстыдное слово, и я прикажу кучеру избить вас!
— Да что вы! — рассмеялся Люк Арно, засунул руку в штаны и стал играться с членом. — Ваш кучер побоится даже подойти ко мне! Не беспокойтесь, красавица! Я не осмелюсь запятнать вашу честь. Даже в таком месте, как это, я не забыл приличий. Только... если я соглашусь сделать то, о чем вы просите, смею получить за это...
Он замолчал и подошел совсем близко к ней.
— Смею за это спустя все эти годы потрогать теплую, мягкую кожу вашего лица. А воспоминания об этом хватит мне еще на многие-многие годы!
Когда Люк Арно пришел со своими мужчинами за Мелисандой, София заперлась в скриптории. Слугам она приказала помогать мужчинам, а Изидоре втихаря подмешала в пищу сок из листьев тростника, корня мандрагоры и мака. Вскоре после обеда Изидора заснула и должна была проспать еще несколько часов. Теодора и Катерину она отправила к сестре Бертрана Аделине Бриенской, младший сын которой умер во времена интердикта. С тех пор женщина родила еще троих детей, но они все были девочками, и мать, которая никак не могла прекратить горевать по некрещеному ребенку, не решалась прикасаться к ним. Но для того, чтобы она в случае болезни была вооружена, — и это был повод отправить к ней Теодора и Катерину, — София послала ей травяную смесь.
Теперь она сидела без дела. Она было собралась читать и писать, но поставила локти на стол и опустила лицо в ладони. Несмотря на темноту, было тяжело отвлечься от того, что происходило в доме. Конечно же, Люк Арно возьмет несчастную женщину. Конечно...
София почувствовала, как его руки жадно скользят по ее лицу. Она не смогла отказать ему в этом удовольствии, и он сначала слегка дотронулся до ее кожи, а потом положил на лицо ладонь. Стон, вырвавшийся при этом из его груди, был не жадным, а страстным, мягким и исполненным тоски. Только после этого он начал гладить ее, и это было еще отвратительнее, чем его прикосновения и вид его перекошенного лица. Он не был грубым. Но она подумала, что последним, кто трогал ее так, был брат Герин. Затем она резко оттолкнула Люка Арно. Но вместо облегчения на ее душу тяжелой пеленой легла тоска, отчаяние, потому что она вдруг поняла, что не знает, что делать дальше.
— Чепуха! — громко воскликнула она, выпрямилась и взялась за перо.
«Я должна быть сильнее, — написала она, — Я не допущу, чтобы Герин насмехался надо мной. Я не отдам Теодора...»
Она отложила перо. В доме было необычно тихо. Неужели Мелисанда безропотно приняла судьбу, уготованную ей Софией? Неужели она спокойно позволила увести себя из дома?
Софии это казалось невозможным. Она ожидала, что прокаженная начнет шуметь, кричать, сопротивляться, каким бы истерзанным и прогнившим не было ее тело. Но сверху не доносилось ни звука. Не было слышно ни шагов, ни насмешливого голоса Арно.
Она подождала какое-то мгновение, потом решилась открыть дверь и прислушаться.
Ничего.
Она осторожно поднялась наверх, в надежде убедиться, что все прошло, как следовало, и она может со спокойной душой вернуться к себе.
Когда она вышла в коридор, в конце которого находилась комната Мелисанды, она не нашла там прокаженной, а только мужчин, которые пришли забрать ее.
— Что вы тут стоите? — обратилась она к Люку Арно', с отвращением глядя на его шрам. Он казался еще более темным, кровь оживленно пульсировала в нем. — Почему вы никак не уведете ее?
Он громко рассмеялся, но не насмешливо, а беспокойно.
— А я уже было обрадовался новому гостю, — хихикнул он. — Но мне кажется, ей не хочется ко мне во дворец. Она дерзко отклонила мое приглашение.
София последовала за его взглядом. Мелисанда, ковыляя, вошла в комнату, эркер которой выходил на улицу. Окно из тонкой бумаги она выбила обрубком руки и теперь так сильно наклонилась наружу, что София решила, что она упала вниз.
— Бог мой! Мелисанда! — отчаянно вскрикнула она, не в силах поверить в то, что у прокаженной хватило сил идти и стоять.
Из-за резких движений тряпочная повязка, скрывавшая гниющее тело, развязалась. От него повеяло отвратительно-сладковатым запахом. Лохмотья колыхались на ветру, из-за чего вся фигура напоминала столб белого дыма, готовый улетучиться в любой момент.
Мелисанда даже не повернулась на ее крик.
— Проклятая, проклятая женщина! — прошипела она.
Охваченная паникой, София попыталась отправить к ней мужчин.
— Ну сделайте же что-нибудь! — вскричала она. Люк Арно пожал плечами.
— Пусть прыгает. Все быстро кончится. И поверьте — для такой, как она, это лучший выход.
София подбежала к Мелисанде, но не решилась схватить израненное тело.
Мелисанда горько усмехнулась.
— Мое больное дыхание навсегда отравит вашу жизнь! — крикнула она и еще дальше выглянула из окна. — Пусть вас постигнет участь более страшная, чем моя!
На этот раз София не стала колебаться и попыталась удержать ее, но схватила лишь лоскут ткани и золотую цепочку с красным рубином, которую носила Мелисанда и которую ей подарил Бертран, когда перестал желать ее и понял, что больше никогда не возжелает. Цепочка порвалась в тот момент, когда Мелисанда вывалилась из окна и головой вниз упала на мостовую. Раздался омерзительный треск и шлепок, когда разбились кости ее головы.
— Бог мой! — с отвращением промолвил Арно, как всегда почесывая между ног.
Вокруг распластанного тела уже начали собираться люди, под головой Мелисанды образовалась лужа крови, а белые лохмотья колыхались на ветру.
— Ну давайте же! — крикнула София мужчинам, прежде чем люди успели с интересом посмотреть наверх. Холодный, чистый воздух, наполнивший комнату из открытого окна, освежил ее голову. — Убирайтесь! На улицу выйдете через заднюю дверь. Никто не должен знать, что вы тут были!
Она еще никогда не видела Теодора в таком состоянии.
Целыми днями он сидел, мертвенно-бледный и неподвижный, в своей комнате, отказывался от еды и не мылся. Воздух вокруг него стал тяжелым и наполнился запахом пота. София снова и снова подходила к нему, пытаясь растормошить и поговорить с ним. Он не смотрел на нее, и она не просто беспокоилась за него, но и мучилась при мысли о том, что он позволяет Катерине бывать у него и утешать его. Он и с ней не произнес ни слова, но разрешал ее маленьким ручкам обхватывать его ладони и крепко сжимать их, точно так, как тогда, когда они вернулись домой от тети Аделины и увидели, как с мостовой счищают бренные остатки Мелисанды.
Теодор не издал ни звука, в отличие от Изидоры, которая начала кричать сразу, как только очнулась ото сна, а лишь возбужденно дышал. Затем он оперся на Катерину, которая поддержала его и проводила в дом. Несмотря на ужас и на предчувствие, что Мелисанда была кем-то большим, нежели просто дальней родственницей, Катерина, уходя, бросила на мать торжествующий взгляд.
